Гильермо Ромеро, ответил я, Можно Гил.
А за несколько часов до всего этого
***
У меня вспотели руки. Я ожидал этого пот начинает течь минут за пятнадцать до выступления. Я достал из кармана салфетку и стал мять ее в ладонях, чувствуя всю бесполезность сего действа. Салфетка не промокала, а руки, казалось, становились все более горячими и влажными. «Спокойствие, Гил» приказал я себе. Естественно, мне это ничуть не помогло.
Как я не старался убедить себя, что это выступление ничуть не отличается от предыдущих, я знал, что это не так. Раньше я пел и играл не небольших сценах, а порой и вовсе без сцены на улице, с друзьями. Сейчас же я участвовал в серьезном и официальном мероприятии: севильский фестиваль гитары-фламенко проводится лишь раз в два года. Это, конечно, не конкурс, в котором целью участника является кубок или какой-то иной приз здесь все решают симпатии зрителей. Да, симпатии
Гил, окликнул меня Мартин, что вначале: малагуэнья или твоя песня?
Малагуэнью мы с Мартином играли в дуэте. Мартин был отличным гитаристом, хотя начал играть относительно недавно. Возможно, мне не очень нравилось, как он держал ритм на скорости. Впрочем, в малагуэнье по нашему договору он играл первую партию. «У тебя еще ведь и сольный номер будет» аргументировал он это обстоятельство, когда мы начинали репетировать и обсуждали, как распределить партии. Я согласился, и сейчас отнюдь не жалел об этом.
Мартин был моим старым другом, мы были знакомы со второго класса школы. Он был среднего роста и плотного телосложения. Сквозь его пухлые щеки с отчаянной волей к жизни пробивался темный пушок, сбривать его Мартин наотрез отказывался. У моего друга были темные волосы, которые он раньше отращивал и завязывал в хвост, недавно он постригся и сейчас постоянно убирал со лба длинные волосы отказаться от шевелюры полностью он не захотел.
Сперва малагуэнью, ответил я после двухсекундного размышления. Песню лучше спеть в конце.
Волнуешься? спросил Мартин.
Почти что нет, соврал я, нам ведь не в первой.
Да уж, нервно подтвердил мой друг, в который раз вставая и меряя шагами нашу клетку.
Мы сидели в набитой людьми репетиционной. Если быть точным, это была палатка. Для фестиваля на площади Испании самой большой в Севилье установили каркасную сцену, а к сцене пристроили тентовый домик, чтобы дать выступающим разыграться перед концертом.
Кроме нас в этом домике было еще человек двадцать гитаристы, преимущественно одетые в традиционную одежду: строгие черные брюки в сочетании с расстегнутыми чуть ли не до пояса белыми сорочками и остроносыми ботинками на высоких каблуках. Многие марьячи для пущего антуража еще напомадили и зачесали назад волосы. Напомаженные ходили петухами, выпятив грудь и периодически поправляя ремни с гитарами, снисходительно поглядывали на более скромных товарищей вроде нас с Мартином. А мы с Мартином были одеты и вовсе не по регламенту: вместо черных брюк на нас были узкие чиносы, а нелепые ботинки мы вовсе заменили на удобные белые кроссовки.
Перкуссионисты, всегда настроенные либеральнее токаоров и кантаоров, поглядывали на нас с явной симпатией: они все были преимущественно в джинсах и футболках. Один из них, когда Мартин прошел мимо него, оторвался от своего перкусионного ящика и с добродушной улыбкой показал ему большой палец и пожелал удачи. Мартин лишь слабо улыбнулся: он нервничал и часто бросал косые взгляды на разряженных в разноцветные платья девушек, отрабатывавших движения булериаса и севильяны. Девушки тоже старались размяться перед предстоящим выступлением. Как же неудобно им, должно быть, танцевать в таких платьях в облипку. Впрочем, мне нравилось, что они были такие обтягивающие.
Мартин подошел к девушке в красном, Анике, нашей танцовщице. Мартин о чем-то заговорил с ней, обильно жестикулируя, а я снова сконцентрировался на своих руках. В такие минуты меня всегда спасают размышления. Я сконцентрировался и услышал, как сама собой задрожала басовая струна. Это, к слову, моя особенная способность: мои мысли более материальны, чем у большинства людей. Узнал бы об этом Мартин, наверное, счел бы меня за сумасшедшего. А может, как герой комиксов про супергероев, стал бы моим апостолом и продюсером в одном лице.
Пора, прошептал Мартин и похлопал меня по плечу, наш выход.
Что-то ты сегодня сонный, Гил, участливо заметила Аника, не засни на сцене. А ты танцуй так, чтобы я не заснул, шепнул я, вставая и плотоядно проводя рукой по ее платью сантиметров на десять пониже спины.
Втроем мы бодро вышли на сцену. Площадь встретила нас одобрительными возгласами и энергичными хлопками. Народу набралось прилично, стояла праздничная доброжелательная атмосфера. Нас здесь не знали, но ожидали от нас хорошей игры. Я ободряюще улыбнулся Мартину, и мы начали наш номер.
Мы не зря остановили свой выбор на малагуэнье. Несмотря на свою заводную ритмическую фактуру и эффектную мелодию, пьеса была проста в исполнении. Мы с Мартином, правда, оба умудрились по разу немного ошибиться, но не в самом кульминационном месте, так что это прошло вполне незамеченным. Аника вертелась в своем ярко-красном платье то перед нами, то за нами, то где-то сбоку. Я с улыбкой заметил, что парни больше смотрят на нее, чем на нас, а девушки в основном на меня. Все шло как по маслу.
В руках у меня была новая гитара: я присмотрел ее себе около месяца назад. Гитара обошлась мне в тысячу с лишним евро, но она стоила того. Корпус из ели, гриф с накладкой из бразильского палисандра музыка словно лилась из-под моих пальцев. «Эта гитара хочет, чтобы я выступил удачно» сказал я себе, и, словно в ответ на мою мысль, Мартин неудачно сыграл мелизм. Вряд ли кто-либо заметил эту небольшую ошибку, к тому же приятель справился: не выбился из ритма. Аника окончательно выправила положение дел, выполнив особенно сложный элемент танца: парни стоявшие поближе к сцене одобрительно захлопали. Дальше Мартин не ошибался и мы доиграли под хлопки и довольные возгласы зрителей.
Это были Аника Алканис, Мартин Санчес и Гильермо Ромеро! оглушительно крикнул в микрофон ведущий, мужчина лет тридцати в красной рубахе, стоявший на краю сцены. Площадь захлопала еще сильнее, кто-то опять свистнул, а теперь Гильермо выступит соло с собственной песней, которая называется «Марафон»!
Мартин и Аника под затихающие аплодисменты зрителей сошли со сцены вниз, прямо на площадь теперь они были свободны и могли смотреть оставшиеся выступления с площади, Я же остался в одиночестве перед микрофоном.
Эту песню я написал на первом курсе университета, и еще не разу не исполнял перед большой аудиторией. Текст у песни был с философским посылом, но мелодию я сочинил стремительную и веселую.
Когда-то мне в голову пришла мысль, что жизнь подобна горькому вину с высоким градусом. Где-то далеко-далеко в другом мире, человек заходит в бар и напивается там до свинского состояния. Он засыпает с бутылкой в руке, и в голове его рождаются безумные и бессмысленные образы: картины нашей жизни, которую мы привыкли считать единственной реальностью. И этот сон с его бессмысленной суетой и вечным страхом глупый бред одинокого пьяницы.
Я настроил микрофон и заиграл стремительный проигрыш. Поначалу публика явно удивилась: это было не настоящее фламенко, а скорее авторская песня с простыми гармониями и незамысловатым ритмическим рисунком. Это был смелый ход с моей стороны севилльский фестиваль фламенко не отличается либерализмом по отношению к другим направлениям. Но дело ведь в зрительских симпатиях, а здесь много молодежи, которая, может быть, одобрит мою выходку. И я запел: