Алексей Соловьёв. Очень похвально, что вы этим интересуетесь, такое редко встретишь в наши дни. Юноша держался уверенно и с достоинством. Не могло возникнуть сомнения, что такие, как он, в любой ситуации смогут за себя постоять.
Вы правы. А чем вы занимаетесь по жизни? спросил Салманский, прижимая пальцы к губам, точно о чём-то задумавшись.
Просто пишу стихи, с болезненной улыбкой ответил Соловьёв. Он заправил за ухо густую прядь, которая так и норовила снова упасть на глаза.
Правда?! глаза Салманского округлились. Кажется, судьба совершенно неожиданно свела его с единомышленником. Не в силах скрыть свою чрезвычайную заинтересованность, Салманский восторженно заговорил:
Я тоже пишу, а ещё учусь, здесь в Петербурге, на философском факультете. Поражаюсь, насколько мы с вами похожи! он сцепил пальцы в замок и откашлялся. Затем с искренним удивлением покачал головой и сощурился. Кстати Раз уж мы с вами так совпали, позволите задать вам один вопрос?
Соловьёв расплылся в вежливой улыбке и кивнул. Он и сам любил философские беседы с интересными людьми.
А что вы думаете об образе поэта и отведённой ему роли в нынешней жизни? Салманский начал прохаживаться вдоль скамьи, заложив руки за спину, как аристократ во время прогулки по Летнему саду.
Трудно сказать несколько неуверенно отвечал Соловьёв, очнувшись как после долгого сна. Во все времена быть поэтом означало нести своего рода бремя, если угодно, тяжкий крест! Поэт не только не должен утверждать своё поверхностное «я» за счёт творимого им стихотворения, но должен умертвить его, чтобы стать частью чего-то большего и гораздо важного, чем он сам Правда, особая необходимость в как таковом признании давно улетучилась и утратила, как мне кажется, всякий смысл, юноша потёр вспотевший лоб и с той же горячностью продолжил:
Да и кому, по-вашему, оставлять «памятники красоты»?! Даже если допустить, что таковые имеются, где гарантия, что их не смешают с грязью сразу же после вашей смерти?.. В общем, как мне представляется, перспектив никаких или почти никаких Но всё же я не возьмусь утверждать окончательность этого суждения.
Для Соловьёва подобная манера была вполне свойственна, учитывая его вечно сомневающуюся натуру. Бывало, он начинал о чём-то углублённо и изящно говорить, но тут же ставил многоточие и замолкал, будто становясь безмолвной птицей, которая пропела свою трель и более не в силах возвысить голос. Однако, немного отмолчавшись, он всё же заговорил:
А о чём пишете вы?! его глаза блеснули. Юноша с неподдельным интересом наблюдал за выражением лица собеседника.
Я? воскликнул студент с таким удивлением, точно рядом был кто-то ещё, более достойный для подобного рода вопросов. Справившись с лёгким волнением и немного помедлив, он ответил:
На данный момент я просто одержим историей Древнего Иерусалима, а точнее, меня давно интересует фигура царя Соломона Да, я пишу о той любви, которая сильна как смерть Но пишу, вероятнее всего, в стол!
Хм как интересно! Сразу вспомнились слова из повести «Гранатовый браслет» Александра Куприна: «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной», голос юноши звучал тихо и мелодично, как будто он не говорил, а пел.
Да, конечно несколько протяжно ответил Салманский, снова присев на скамью.
А почему, собственно, в стол? незамедлительно продолжил Соловьёв, слегка заволновавшись. Полагаете, никто не оценит?
Скорее, не всякий поймёт! Салманский усмехнулся, потёр замёрзшие ладони и спрятал их в карманах. Кстати, а вы что преследуете в творчестве? Какова ваша основная идея?..
Красота! не моргнув глазом, ответил собеседник.
Красота?!
Да, да! стремительно продолжал поэт. Вы не ослышались, как бы это пафосно ни прозвучало, я служу именно Ей, а остальное для меня не имеет принципиального значения. Причём мне абсолютно не важно, призрак ли Она, цветок или статуя. Но Красота, как мне кажется, немыслима без жемчужного облачения добродетели, в противном же случае, Она будет представляться мне не иначе, как мнимой.
Немного помедлив, он продолжал тем же непринуждённым тоном:
Как сейчас помню: было начало августа, и я решил прогуляться. Подышать свежим воздухом, насладиться тишиной, разглядывая звёзды на ночном небе. Помню, меня обступали стены узкого коридора, потускневшие серые многоэтажки с еле освещёнными окнами, аллея, тусклые фонари, кованые скамейки. Только одни сладостные и пробуждающие воображение духи придавали моему бесполезному существованию и окружавшим меня предметам особый таинственный смысл.
Меня обдало необъяснимым жаром я едва мог держаться на ногах. Но вскоре я понял: то благоуханье принадлежало прекрасной ночной фиалке, переливающейся от жемчужного сиянья луны.
И, хоть я не имею сил передать это мгновение более ощутимо, но буду лелеять его словно на дне маленького флакона! Да, служение Искусству должно быть столь же трепетным, как робкое прикосновение к цветку или мысль о единственной возлюбленной!
3
Согласен! Кроме того, воспеваемый вами цветок напомнил мне о моей любви Салманский вдруг быстро наклонился и поднял что-то с земли будто какая-то вещица, тускло блеснувшая под скамейкой, вдруг привлекла его внимание.
Должно быть, у вас есть девушка?! спросил Соловьёв.
Была, мрачно ответил Салманский, смотря куда-то вдаль потухшим взглядом.
Что с вами?! в недоумении начал расспрашивать собеседник, вы будто в глаза Смерти заглянули.
А почему бы и нет! не то с болезненной иронией, не то с предельным отчаянием отвечал юноша, сжимая в кулаке небольшую горсть песка, который медленно струился сквозь его пальцы, во всяком случае я бы уже находился в сырой земле, а не в том аду, где пребываю теперь. Ибо прах ты, и в прах возвратишься.
Рассказывайте
Хм Вы действительно хотите услышать этот бред влюблённого?
Да.
Что ж, хорошо. Я жил в обычной маленькой провинции среди рабочих, чья жизнь не отличалась утончённостью. Да я и сам был довольно грубым и невежественным, даже и говорил не всегда грамотно. Поэтому мне приходилось ловить на себе презрительные взгляды, а некоторые люди откровенно выказывали неприязнь. Однако внутри меня было что-то, что выдавало мою сущность. Должно быть, моя тяга к знаниям и желание выбраться из рутины, в которой я был заключён, как в тюрьме, как в старом монохромном фильме. И по мере того, как эта жажда познания росла, речь моя становилась правильнее и выразительнее. Но сам бы я с этим не справился, мне помогла одна девушка.
Её звали Нелли, это была миниатюрная девушка с огромными янтарными глазами, такая хрупкая, что ей нельзя было дать больше четырнадцати или пятнадцати. Помнится, я встретил её впервые в Крыму, стоящую на пирсе и обласканную южным солнцем. Она была в лёгком золотистом платьице, лучи догорающего дня кокетливо скользили по её смуглым плечам, а длинные волосы искрами развевались на фоне утихающего зелёного моря. Она долго вглядывалась куда-то вдаль. Не знаю, должно быть, думала о чём-то, хотела побыть наедине с собой
Я полюбил её бесповоротно! Полюбил её взгляд, её пухловатые губы, аромат волос, от которых исходил столь дорогой для меня запах духов и сами эти цветы фиалки! Бывало, кто-нибудь из нас договаривал фразу другого или вовсе срывал, что называется, с языка. Мы тянулись к друг другу так пылко, точно те самые половинки, если хотите, разводные мосты, которым суждено было соединиться.
Однако этого не случилось. Её религиозные, или, вернее сказать, псевдорелигиозные родители были против наших встреч. В общем, как это часто бывает, нас разлучили.