Не с какой?то жалкой Тайгетской скалы, а с одного из ледяных уступов Свартальфхейма, обрывающихся прямиком в Хель. Неплохой метод контроля рождаемости, учитывая, что срок жизни свартальвов ничем не ограничен. Так вот, подобная участь должна была постигнуть и меня. Мало того, что наковальню я своей круглой головенкой не расколошматил, так еще и широко открывшиеся от боли детские мои глаза оказались серыми – серыми! Ни у кого в нашем роду нет серых глаз. Отец, конечно, тут же свалил вину на матушку – мол, малопочтенные предки ее путались с ванами. Надо же ему было как?то объяснить родственникам эдакую незадачу. Однако все мои младшие братья и сестренка Нари уродились, как и положено, черноглазыми, и послушно разбивали головой цельнометаллические болванки. Обвинение в примеси ванских кровей было снято. А я так и остался непонятным выродком. О чем папаша не раз, и не два, и не три мне напоминал. Жаль, что мы, свартальфар, столь медленно входим в возраст – иначе злополучный взрыв на шахте, унесший жизнь моего отца и еще нескольких столпов Свартальфхейма, состоялся бы намного раньше.
В пасть своему хозяину я запихнул горсть хорошо отшлифованных брильянтов. Во?первых, на радость безутешной вдовице (если, конечно, камешки не приберут жадные до вещдоков следственные органы), а, во?вторых, всегда приятно создать небольшую путаницу в умах и сердцах заинтересованных сторон.
Нили у лифта раскладывал пасьянс «косынка». Из ванной доносились вопли и смачные шлепки – вояки все еще гоняли иллюзорного тараканищу. Я свистнул Нили, и мы тихо удалились. Консьерж на входе проводил нас затуманенным взглядом, и в зарослях сирени у забора залилась разбуженная нами птаха.
Я находился как раз посреди разработки плана, как добраться до Имени – в отличие от моего свежепокойного партнера по бизнесу, Имя обитало за городом, на бывшей аппаратовской даче, крышуемой не только ведомственной охраной за крепким забором, но еще и свирепого нрава собачками – так вот, я был примерно посреди разработки операции, когда Имя добралось до меня само. Прозвонилось по мобиле. Имя оказалось не абы кем, а густоголосым полковником ФСБ Касьяновым Матвеем Афанасьевичем. АКМ рассыпался в извинениях, где часто фигурировали слова «недоразумение» и «ошибка некомпетентных товарищей», и пригласил меня к себе домой. С дружественным, так сказать, визитом. И я поехал.
АКМ оказался достаточно щепетилен, чтобы для нашего свидания выбрать вечернее время. То есть, после заката. Шины моего Кэдди мягко шурхнули по гравию и остановились перед будкой охраны. Из будки высунулась та еще будка, козырнула и протянула лапу за документами. Из?за забора заливались собачки. Собачки меня, как правило, не любят, кроме совсем особых собачек, но о них разговор позже. Проверка прошла без сучка, без задоринки, и мы вкатились под сень листвы. А, точнее, хвои.
Дом был неказист – всего два этажа, выкрашенных облупившихся зеленой краской – зато сложен из крепких бревен. Хозяин принял меня в беседке, в саду. Здесь уже был накрыт стол, где традиционно зеленели свежие и подмаргивали соленые огурчики на белейшем фарфоре, где краснота помидоров соперничала в свежести с пучками зеленого лука, а рядом и буженинка, и сыр козий со слезой, и народная колбаска, и колбаска совсем не народная, и икорка в хрустальных розетках. Молчаливый буфетчик – хотя, может, и ординарец – принес запотевшие с холода графины с водкой и так же беззвучно растворился в сумерках. Да, это вам не нуворишевский пионерский горн и экран с фальшивым Хокусаи, это было настоящее, русское, на чем великомучимая земля сия испокон веку стоит.
Водку по стопкам разливал сам АКМ. Вместо правой кисти у него была черная кожаная перчатка протеза. Впрочем, перчаткой этой он орудовал довольно ловко, умащивая между пальцами стопку с водкой.
– Ну, за здоровье дорогих гостей! – провозгласил Афанасьич.