Дневальный щелчком отправил окурок за дверь в песок.
Глянь, кто идет, сказал он.
Если генерал, скажи, что я сплю, отозвался Левайн, зевнув, и закурил сигарету.
Нет, это Балерун, сообщил дневальный и снова прислонился к стене, закрыв глаза.
По ступеням протопали маломерные башмаки, и голос с вирджинским акцентом произнес:
Капуччи, погань беспрокая.
Дневальный открыл глаза.
Отвали, сказал он.
Ротный писарь Дуган по кличке Балерун вошел в казарму и, недовольно скривив губы, приблизился к Левайну.
Кому ты дашь эту порнушную книжку, когда закончишь, Левайн? спросил он.
Левайн стряхнул пепел в подшлемник, который использовал в качестве пепельницы.
В сортире на гвоздь повешу, наверно, улыбнулся он.
Губы у писаря скривились еще больше.
Тебя лейтенант зовет, сказал Дуган, так что давай поднимай свой жирный зад и чеши в дежурку.
Левайн перевернул страницу и продолжил читать.
Эй, сказал писарь.
Дуган служил по призыву. Он вылетел со второго курса Вирджинского университета и, как многие писари, имел склонность к садизму. Этим достоинства Дугана не исчерпывались. Он, например, нисколько не сомневался, что НАСПЦН{37} коммунистическая организация, целью которой является стопроцентная интеграция белой и черной рас путем смешанных браков, или что вирджинский джентльмен это наконец явленный миру Übermensch[3], которому только гнусные интриги нью-йоркских евреев мешают осуществить свое высокое предназначение. Главным образом из-за последнего пункта Левайн и не ладил с Дуганом.
Меня вызывает лейтенант, сказал Левайн. Надо думать, ты уже выписал мне увольнительную. Черт, он глянул на часы, а еще только начало двенадцатого. Молодчина, Дуган. На пять с половиной часов раньше. И Левайн восхищенно покачал головой.
Дуган ухмыльнулся:
Вряд ли это насчет увольнения. Боюсь, оно тебе пока не светит.
Левайн отложил книгу и погасил окурок в подшлемнике. Затем посмотрел в потолок.
Господи, пробормотал он, что я еще натворил? Неужто опять губа светит? За что?
Всего-то через пару недель после прошлого раза, точно? ввернул писарь.
Левайн знал эти уловки. Он думал, что Дуган давно уже понял: Левайн на дешевые подколы не ведется. Но похоже, такие типы неисправимы.
Я к тому, что хватит валяться на койке, сказал Дуган.
«Валяться» он произнес как «ва-аляца». Левайн с раздражением подобрал отложенную книгу и снова принялся читать.
Ладно, сказал он, отдавая честь. Иди назад, бледнолицый.
Дуган смерил его взглядом и наконец ушел. Вероятно, по дороге к двери он споткнулся о винтовку дневального, поскольку раздался грохот и голос Капуччи произнес: «Господи, ну что за хмырь неуклюжий». Левайн закрыл книгу, сложил ее пополам и, перевернувшись на живот, засунул в задний карман. С минуту он лежал на животе, наблюдая за тараканом, петлявшим по невидимому лабиринту на полу. Зевнув, Левайн тяжело поднялся с койки, вытряхнул окурки из подшлемника на пол и криво нахлобучил подшлемник на голову. У выхода обнял дневального.
Что стряслось? поинтересовался Капуччи.
Левайн прищурился, глядя на яркое марево снаружи.
Ох уж эти парни в Пентагоне, сказал он. Никак не хотят оставить меня в покое.
Он поплелся по песку к зданию, где была дежурная комната, даже через подшлемник чувствуя, как печет солнце. Вокруг здания была узкая полоска травы единственная зелень на всей территории роты. Чуть дальше слева в столовую уже выстраивалась очередь. Левайн свернул на гравийную дорожку, утыкавшуюся в дверь дежурной комнаты. Он подозревал, что Дуган где-то рядом или, по крайней мере, наблюдает за ним из окна, но, когда он вошел, писарь сидел за своим столом у стены и что-то сосредоточенно печатал на машинке. Левайн облокотился о стойку перед столом первого сержанта.
Привет, сержант, поздоровался Левайн.
Сержант поднял глаза.
Где тебя черти носят? спросил он. Опять читал порнуху?
Точно, сержант, ответил Левайн. Учебник для сержантов.
Сержант бросил на него сердитый взгляд:
Лейтенант хочет тебя видеть.
Знаю, сказал Левайн. Где он?
В комнате отдыха, ответил сержант. Остальные уже там.
Что за буза, сержант? Что-то из ряда вон?
Иди и все сам узнаешь, проворчал сержант. Черт возьми, Левайн, мог бы уже запомнить, что мне никто ничего не рассказывает.
Левайн вышел из дежурки и направился в комнату отдыха, расположенную с другой стороны здания. Через хлипкую дверь он услышал голос лейтенанта. Левайн толкнул дверь. Лейтенант инструктировал десяток рядовых и спецов из роты Браво{38}, сидевших и стоявших вокруг стола, на котором лежала карта, вся в круглых пятнах от кофейных чашек.
Дигранди и Зигель, говорил лейтенант, Риццо и Бакстер Он поднял взгляд и увидел Левайна. Левайн, поедешь с Пикником. Он небрежно свернул карту и положил ее в задний карман. Все ясно? (Все кивнули.) Ладно, готовность к часу. Вывести машины из гаража, и вперед. Я жду вас у Лейк-Чарльз.
Лейтенант надел фуражку и вышел, хлопнув дверью.
Время пить колу, сказал Риццо. У кого есть курево?
Левайн уселся на стол и спросил:
Что стряслось?
О господи, сказал Бакстер, светловолосый деревенский паренек из Пенсильвании. Добро пожаловать в нашу компанию, Левайн. Да все из-за этих чертовых каджунов{39}. Понаставили кругом табличек «Выгул собак и солдат запрещен» и прочее в том же духе. А чуть возникнет какая заварушка, кого они слезно молят о помощи?
Сто тридцать первый батальон связи, сказал Риццо, кого же еще?
А куда это мы едем в час? поинтересовался Левайн.
Пикник поднялся с места и направился к автомату с колой.
Куда-то к Лейк-Чарльз, ответил он. Там была гроза или что-то в этом роде. Линии связи оборваны. Он сунул пятак в автомат, но, как обычно, ничего не произошло. Рота Браво спешит на помощь. Давай, детка, вкрадчиво-ласковым голосом сказал он автомату и злобно пнул его ногой. Безрезультатно.
Смотри не опрокинь, сказал Бакстер.
Пикник стукнул автомат кулаком в строго определенные места. Что-то щелкнуло, и из краников полились две струйки одна газировки, другая сиропа. Прежде чем они иссякли, изнутри, перевернувшись, выскочил пустой стаканчик, и сироп облил его снаружи.
Хитер, чертяка, сказал Пикник.
Шизанутый, сказал Риццо. Одурел от жары.
Так они говорили еще какое-то время, рассуждая о том о сем, проклиная каджунов и армию, попивая кока-колу и куря сигареты. Наконец Левайн встал и, засунув руки в карманы, чтобы эффектнее выпятить живот, сказал:
Ну, я, пожалуй, пойду собираться.
Погоди, сказал Пикник, я с тобой.
Они вышли наружу. Пройдя по гравийной дорожке, ступили на песок и побрели к казарме, обливаясь пóтом в неподвижном воздухе под лучами палящего желтого солнца.
Ни минуты покоя, Бенни, пожаловался Левайн.
Господи Исусе, сказал Пикник.
Они вошли в казарму, волоча ноги, словно кандальники, и когда Капуччи спросил, что случилось, ему в ответ взметнулись два оттопыренных средних пальца синхронно и слаженно, как в отработанном водевильном номере.
Левайн достал вещмешок и побросал туда полевую форму, белье и носки. Потом засунул бритвенный прибор, а в последний момент заткнул сбоку старую бейсбольную кепку синего цвета. Некоторое время он стоял над вещмешком, морща лоб. Затем сказал:
Эй, Пикник.
Чего? отозвался Пикник с другого конца казармы.
Я не могу ехать. У меня увольнение с шестнадцати тридцати.
Тогда зачем ты собираешь вещи? спросил Пикник.
Думаю пойти поговорить с Пирсом.
Он, наверное, обедает.
Нам все равно надо пожрать. Пошли.
Они снова вышли под палящее солнце и побрели по раскаленному песку к столовой. Войдя через заднюю дверь, они увидели лейтенанта Пирса, в одиночестве сидевшего за столом возле раздачи. Левайн подошел к нему.