Она обвела рукой руины карты внизу, словно в золе и пепле можно было за сотни миль разглядеть передвижения всадников по выгоревшим миниатюрным лесам края Тысячи Озер. После выступления Адер совет покинул палату. Она не могла их упрекнуть. Вонь горелой смолы и масла, половина светильников перебита, стол еще засыпан осколками, мостки и кресла тоже. Слуги, повинуясь неслышному приказу, почти сразу взялись за уборку. Адер их отослала. Карту она восстановит после восстановления самого Аннура. А пока в разрушенной палате она могла без помех со стороны советников побеседовать с Каденом и Килем.
Он не единственный на свете генерал, указал Каден. Найдутся и другие, чтоб сражаться с ургулами.
Адер отвела глаза от карты, посмотрела на брата. Он стоял в двух шагах, только руку протянуть, но все в нем осанка, взгляд, застывшее лицо нашептывало, как они далеки.
В нем не было тепла. Не было человеческих порывов. Так Адер могла бы сквозь линзы трубы разглядывать фигуру на далекой-далекой вершине. Все, что их связывало или могло бы связать, пропало. Об этом говорило уже одно его настойчивое требование, чтобы в разговоре участвовал этот кшештрим, Киль. Адер сглотнула, гадая, что оставило такой горький вкус на языке сомнения или раскаяние, и покачала головой.
Таких, как ил Торнья, больше нет. Если бы не он, ургулы смели бы нас много месяцев назад. Разбили бы в первом же сражении.
Тогда Аннур был расколот. Мы его исцелили
Разве? подняла бровь Адер. Может, совет и согласился посадить меня на трон, но недавняя встреча ясно показала: этим троном пределы моей власти и ограничатся.
Я о том, возразил Каден, что, объединившись, наши армии смогут лучше противостоять ургулам. Ил Торнью реально отозвать, не погубив северную кампанию.
Ты мог бы его вызвать, тихо, как шуршит по камню кожаная подошва, вставил Киль, но он не подчинится.
Это вторая причина, коротко кивнула Адер.
Она выдержала паузу, рассматривая историка и пытаясь его понять. Она ожидала увидеть в нем то же, что и в ил Торнье, силу, уверенность, бесстрастность, но, конечно, все это было фальшью, маской, которую носил ее генерал, притворяясь человеком. Киль вполне мог выбрать себе другую.
Если верить Кадену, Киль прожил дольше ее кенаранга на тысячи лет дольше, хотя можно было только догадываться, что означала эта разница для кшештрим. Выглядел он, безусловно, старше. Отчасти из-за манеры держаться Киль, в отличие от ил Торньи, двигался и говорил обдуманно, едва ли не с осторожностью, присущей, на взгляд Адер, старческим летам. Кроме того, Киль очень долго прожил в плену, и плен оставил следы: не раз переломанные нос и челюсти потеряли форму, изувеченные руки плохо зажили, пальцы искривились, как сучья. И если ил Торнья представлялся ей слишком молодым и самоуверенным для кшештрим, то этот выглядел слишком согбенным и разбитым.
Но в его глазах что-то было то древнее и немыслимо далекое, что она видела на башне в Андт-Киле. Киль, как и ил Торнья, старался скрыть этот взгляд, но почему-то с меньшим успехом, так что иногда, как теперь, ей казалось, что он смотрит мимо или сквозь нее, будто она лишь точка в картине столь огромной, что Адер не надеялась ее ни охватить, ни понять.
Он знает, что я здесь, нарушил молчание Киль.
Он предупредил меня перед отъездом, кивнула Адер. Сказал, что вы будете лгать о нем. Он не предвидел, что я приму вашу сторону.
По правде сказать, она еще не решила, готова ли принять сторону Кадена и этого кшештрим. Мысль, что ил Торнье придется наконец склониться перед аннурским правосудием, была слаще меда, но от жестокой правды никуда не деться: ил Торнья сдерживал ургулов, а то, что Каден вчера хотел сообщить ей об ил Торнье и Длинном Кулаке (о стремлении кенаранга уничтожить ургульского вождя), так и осталось невысказанным. Едва Адер померещился путь, открытая дверь, надежда на примирение, Каден замкнулся в себе, сложился, как складывается, щелкнув, бумажный веер.
Ты чего-то недоговариваешь, придав голосу твердости, произнесла она.
Каден чуть заметно шевельнул бровью:
Подозреваю, все мы кое о чем умалчиваем. Не так давно ты заметила, что не доверяешь мне.
Он был прав. Более чем прав. Адер не рассказала брату про Ниру, про огненную петлю на шее ил Торньи о том, что та одним словом, одним жестом может убить кенаранга. Доверять и делиться замечательно, но она не готова была начинать первой.
Есть только один способ выстроить доверие, сказала Адер, удерживая взгляд брата и разводя руками. Если речь идет об ил Торнье, о том, чтобы лишить его власти над военными, я должна знать, зачем ему Длинный Кулак. Тебе придется объяснить, что у него за мания насчет Мешкента. Я ничего не могу, не могу думать о союзе, пока ты не откроешь мне правду.
Правду, тихо повторил Каден.
Они стояли друг перед другом на расстоянии вытянутой руки, сцепившись взглядами. Одно-единственное слово «правда» было для нее как клинок в руке: что-то твердое и острое между нею и почти незнакомым братом. Конечно, и у Кадена имелся невидимый клинок своя правда против ее правды. Адер почти слышала, как они скрежещут, скребут друг о друга, будто в неподвижности шел бой, в их общем молчании звучали крики; как будто один звук мог порезать, убить.
Если ил Торнья уничтожит Мешкента, сказал Каден, мы погибли.
Адер прищурилась. Слишком внезапным, слишком полным было это признание, чтобы ему поверить.
Кто погиб?
Все мы. Каден кинул взгляд на Киля.
Что-то произошло между ними, какое-то бессловесное общение. А потом брат повернулся к ней и во всех подробностях объяснил, как Ран ил Торнья, полководец Адер, отец ее ребенка, намеревался уничтожить человеческий род.
Не понимаю, медленно проговорила Адер, когда Каден наконец замолчал. Допустим на минуту, что младшие боги источник наших чувств, нашей человечности. Предположим, я поверила, что они своим существованием делают нас теми, кто мы есть. Мешкент один из них. Почему ил Торнья не думает о Кавераа, о Маате или Эйре?
Он бы добирался и до них, будь они здесь, ответил Киль. К несчастью для него и к счастью для вашего рода, младшие боги не одевались в плоть со времен долгой войны против моего народа, когда пришли вам на помощь тысячи лет назад.
И что же, убив Мешкента, он добьется своего? Неужели, избавив человечество от страдания, он вернет золотой век кшештрим?
Историк помолчал, размышляя над ее вопросом, а потом взгляд его стал так далек, что у Адер свело живот. Она повернулась к Кадену проверяя, есть ли у того что добавить, но главное, чтобы отвернуться от Киля. И с отчаянием поймала такой же пустой взгляд брата.
Теология, заговорил наконец Киль, тонкая наука.
Опыт мне подсказывает, фыркнула Адер, что на тонкости ссылаются тогда, когда ни хрена не знают, что сказать.
Киль неожиданно улыбнулся:
Мой опыт говорит о том же. Он пожал плечами. Мешкент и Сьена породили младших богов.
И что из этого? покачала головой Адер. Ил Торнья убил моего отца, но я еще здесь. И Каден.
И Валин, негромко вставил Каден. По крайней мере, я надеюсь.
Конечно, согласилась она, чувствуя, как загорелись щеки. Конечно, мы все переживаем за Валина, но сейчас речь о том В первую очередь о том, что убийство Мешкента ничуть не ограничило бы власти его потомства.
Твоя аналогия неполна, сказал Киль. Горящие глаза еще не делают Малкенианов богами.
Ты хочешь сказать, что боги умирают вместе со своими родителями?
Он покачал головой:
Я уже говорил, вопросы теологии сложны. Мой род долго изучал богов, но наши исследования по самой своей природе были несовершенны. Во многих вопросах мы остались в полном неведении. Накопленные знания охватывают лишь часть предмета божественности. Они ненадежны.