Не выходя из Мертвого Сердца, они не сумели бы разыскивать моих сородичей. Им приходилось покидать свою крепость, смешиваться с людьми, а в случае с Длинным Кулаком возвращаться к ним.
К чему было так уклоняться от цели? Мешкент задумал уничтожить Аннур, а ишшин до Аннура нет дела. Их волнует только искоренение твоей расы.
Ты мыслишь прямолинейно, упрекнул Киль. Иногда к цели ведет не самый короткий путь.
Кадену собственные мысли вовсе не казались прямолинейными. Они спутались в голове, их швыряло, как сучья в быстром потоке. Он с усилием замедлил этот поток и поискал, за что зацепиться, чтобы отдохнуть, набраться сил.
Врата, заговорил он после долгого молчания. Мешкент понимал, что победить Аннур сумеет, только заставив нас сражаться на несколько фронтов, а для этого ему понадобился доступ к вратам.
Действительно, согласился Киль. Даже вся мощь ургулов не помогла ему снести ил Торнью и Северную армию. Он побеждает потому, что всюду ведет бои. Пираты, мятежники, расплодившиеся на дорогах разбойники, кровопролитие на Пояснице эта война не столь очевидна, как напор с севера, но это тоже война.
И она нас губит, выдохнул Каден.
Он вдруг почувствовал себя соколом из дворцовой соколятни. Птиц, не занятых охотой, держали под капюшончиками, и ему вдруг разом представилось, как те пытаются сбросить кожаные колпачки, воображая, что, если избавятся от них, окажутся на свободе. А сбросив колпачки, увидят: лапы у них спутаны, перед глазами решетка клетки, а за ней непробиваемые стены. И в полном шорохов полумраке созданной человеком тюрьмы не видно и проблеска небес.
Каден давно знал, что они проигрывают. Но только сейчас понял, как безнадежно.
Могла быть и другая причина, рассуждал Киль, не смущаясь его молчанием. Если Мешкент заподозрил, что в средоточии власти Аннура кшештрим, он счел бы разумным объединиться с охотниками на кшештрим.
А он мог? спросил Каден. Мог узнать?
Что ни говори, Мешкент бог. Почему бы богу не знать все?
Киль долго не отвечал. И не шевелился. Наконец он встретил взгляд Кадена.
Не могу ответить. Боги не всеведущи, но что им известно и откуда не знаю.
Каден в темноте своей памяти осматривал холодные пещеры Мертвого Сердца, пытался вообразить, как бог в одежде человеческой плоти ходит по этим промозглым подземельям, ест год за годом разваренную белую рыбу, живет среди безумцев, сломленных обрядовым самоистязанием.
И ему это нравилось, тихо проговорил Каден.
Киль вопросительно поднял бровь.
Мешкенту, пояснил Каден. Длинному Кулаку, Кровавому Горму Как бы он ни назывался, даже если он вступил в орден ишшин ради врат или чтобы добраться до кшештрим, ему это еще и нравилось. Мертвое Сердце храм страдания.
Это так, задумчиво кивнул историк.
Каден минуту всматривался в его лицо, прежде чем снова обратиться к стеклянной стене, за которой открывался Аннур. Острый клинок месяца прятался за крышами на западе. Ночь выдалась темной и обещала стать еще темнее.
Мне надо вернуться туда, тихо сказал он.
Что-то внутри дрогнуло от этих слов, но Каден отыскал и раздавил в себе страх.
Мне надо вернуться в Мертвое Сердце.
Киль присмотрелся к нему:
Надеешься его найти. Мешкента.
Я должен. Победить ил Торнью мне не по силам. Мы вызвали сюда Адер в надежде, что она подскажет, где у него слабое место, может быть, даже поможет его убить Каден устало договорил: А теперь очевидно, что ей нельзя доверять, что она лжет. Откуда нам знать, не прислал ли ее ил Торнья с какой-то своей целью? Он переигрывает нас на каждом шагу. Мы уничтожили империю и ничего этим не изменили. Война по-прежнему идет.
Напрасно ты так думаешь, сказал Киль. Объединив всю мощь Аннура, ил Торнья мог бы уже уничтожить Мешкента. Если бы ты не удерживал Рассветный дворец, он мог бы уже добраться до Тристе. До Сьены.
Каден покачал головой:
Мы выиграли время, и только. Ил Торнья знал про Длинного Кулака, знал, что вождь ургулов бог. Мешкент мало того что ведет войну на несколько фронтов, он, возможно, даже не сознает, что ему грозит. Он думает, что воюет за Аннур, а ил Торнье нет дела до Аннура. Все это, Каден указал на город и спящие за ним темные поля, для него только набор фигур, которыми он легко пожертвует.
Ран ил Торнья быстр, признал Киль, и умен. Но Мешкент бог. Он тоже умеет распорядиться фигурами.
Но он ведет не ту игру, возразил Каден. Он пытается завладеть игровым полем, вернуть власть над Вашшем и Эридроей, возродить свой кровавый культ. Ил Торнью власть не интересует. Для него победой будет захват двух фигур: Тристе и Длинного Кулака. Для Тристе я не могу уже сделать ничего большего. Она в самом безопасном месте, какое я знаю, и более того, она здесь, внутри Копья, где ей и следует быть. Ей я ничем не могу помочь, зато мог бы предупредить Длинного Кулака. И постарался бы и его привести сюда.
В Копье.
Куда же еще? кивнул Каден.
Киль некоторое время наблюдал за ним или так показалось Кадену. В то же время ему чудилось, что взгляд кшештрим устремлен сквозь него, на какую-то главную, непостижимую истину.
Длинный Кулак не то, что Тристе, нарушил затянувшееся молчание кшештрим.
Оба боги.
Нет. Киль покачал головой. Тристе, какой ты ее знаешь, молодая женщина с запертой внутри ее разума богиней. Мешкент не заперт. Он носит Длинного Кулака, как ты носил монашеский балахон. Он им владеет, владеет целиком и полностью.
Тем более я должен с ним поговорить. Он способен помочь
Зачем бы он стал помогать?
Каден захлопал глазами:
Ил Торнья добивается гибели Сьены и его гибели. Мы стремимся остановить ил Торнью. Значит, мы на одной стороне. Хотя бы на время этой войны мы союзники.
Это если бог понимает, что нуждается в союзниках. Ты думаешь, он их ищет? Но не забывай, Каден, что Мешкент явился на эту землю, захватил человеческое тело с целью уничтожить Аннур, снести все, что так усердно возводили твои предки.
Если верить Адер, Аннур создавал ил Торнья. Малкенианы были всего лишь марионетками.
Как раз марионеткам обычно и приходится платить дорогой ценой. Мешкент может и не знать об участии ил Торньи в делах вашей империи. А если знает, возможно, ему плевать. Ты уже не император, но остаешься первым оратором Аннура, Аннурской Республики. У него есть все основания тебя убить. Твоя мысль о союзе стеклянный щит. Разлетится от первого удара и тебя же порежет осколками.
Ошибаешься, медленно покачал головой Каден. Мой щит это не союз, а моя никчемность.
Киль смотрел на него, ожидая объяснения.
Я ничего не добился здесь, в Аннуре. Каден ровным голосом назвал неприглядный факт: Республика в руинах. Я бы не так преуспел, даже если бы с самого начала нарочно помогал Мешкенту.
И все равно он может тебя устранить. Хоть для того, чтобы упростить ход войны.
А если и убьет, разве это такая большая потеря? тихо спросил Каден. Я не понимаю хода истории, как ты. Не умею обращаться с ножами, как Габрил. У меня нет бесчисленной подпольной армии, как у Кегеллен.
У тебя глаза Интарры.
У Адер тоже, а она еще и сидит на троне, улыбнулся Каден (улыбка ощущалась странно, он отвык улыбаться). Я могу отправляться к Мешкенту, могу, если придется, умереть, потому что здесь я не нужен.
Киль развел руками:
Если ищешь того, кто здесь не нужен, пошли слугу. Раба.
Нет, возразил Каден. Раб той дорогой не пройдет.
Кшештрим устремил на него свой пустой взгляд.
Кента, произнес он.
Каден молча кивнул.
Врата охраняют ишшин, напомнил Киль. Все врата. Едва ты ступишь на остров, как тебя убьют. Трех слов сказать не успеешь.
Значит, уложусь в два.
14
Отозвать ил Торнью в город невозможно по двум причинам, говорила Адер. Во-первых, пока он здесь, некому будет сражаться с ургулами.