Я не вырывался: очень надо. Провожают – и чудно. Тем более, тропка, еще днем казавшаяся мне вполне проходимой, вдруг начала упорно сопротивляться моим шагам…
До дома мы добрели, отмеченные поцелуями снега не только по колено: на повороте мне то ли захотелось прилечь, то ли шагнуть в другую сторону, в результате чего я рухнул, как подкошенный, а гаккару пришлось меня поднимать и отряхивать, заодно залепив мне пару хлестких пощечин – для приведения хоть в какое нибудь чувство.
Самое нелюбимое мной состояние, кстати. Глаза закрываются, ноги и все остальное тело кажутся сделанными из студня, а сознание ясное, как никогда. И мысли в нем шествуют степенно и важно, яркие, четкие, на удивление последовательные. При этом с виду – размазня размазней. И никаких сил не хватает, чтобы объяснить окружающим: со мной все в полном порядке. Полнейшем. А что слова связываю с трудом, так это язык виноват. Устал и нуждается в отдыхе.
– И что дальше?
Ришиан втащила меня на крыльцо.
– Дальше?
А правда, что дальше? Наверное, нужно войти. Для того чтобы войти, обычно открывают дверь. Дверь имеется. Чем ее открывают? Ключом. Где у меня ключ? Не помню. Брал с собой? Аглис его знает…
Собираюсь поискать над притолокой, но гаккар, по своему оценив возникшую в разговоре паузу, а именно: уверившись в том, что попасть в дом самостоятельно я не могу, поступил так, как и положено поступать. Постучал дверным молотком.
Честно говоря, не ожидал от кого то из домашних бодрствования в третьем часу ночи, но дверь открылась почти сразу же после затихания стука. А может, мне так показалось: не считал удары пульса. Открылась и…
– Попрощаемся, да?
Ришиан сгребла меня в охапку и накрыла мои губы своими.
Пробовали целоваться со змеей? Мне вот довелось. Сегодня. Сейчас. Любопытное ощущение, особенно угрожающе щекочущий небо раздвоенный язык: мол, только попробуй дернуться – пожалеешь. А в целом ничего неожиданного: женщина, она и есть женщина. Но с какой радости вдруг?
Ришиан ослабила хватку и отстранилась. Повернула голову, бросая взгляд куда то в дом. Я во время неожиданной атаки оказался спиной к дверям и не мог видеть, для кого был разыгран странный спектакль, а когда обернулся, дверной проем был уже девственно пуст. Ну и ладно. Мне сейчас необходимо только одно: постель.
– В десять утра, да? – Напомнил гаккар.
– Угу, – подтвердил я, перебираясь через порог.
В десять, так в десять. Все равно, матушка встает ни свет, ни заря: разбудит.
Нить седьмая.
Не спеши вперед
Не закончив старых дел:
Можешь не дойти.
– Тэйлен!
И не будет мне покоя… Никогда.
– Что ты вчера натворил?
Разве я творил? У меня, к примеру, стойкое ощущение, что разрушал. Кстати, откуда оно взялось вместе с горечью во рту?
– Просыпайся немедленно!
Нет, так мы не договаривались. Немедленно… Только при соблюдении вполне определенных условий, поэтому считаю необходимым, не отцепляя друг от друга веки, уточнить:
– Который час?
Матушка любезно сообщает:
– Семь с половиной пробило!
Семь с половиной? Пойдет. Приоткрываю один глаз.
Каула, одетая, причесанная, готовая к выходу в свет (читай, на свидание с лавками Нэйвоса), стоит у кровати, сцепив пальцы рук и прижав их к животу: любимая поза, недвусмысленно намекающая на провинность того, кому предназначена.
– Так рано, а вы уже на ногах?
– Раньше встанешь… – матушка начинает народную поговорку, а я заканчиваю:
– Дальше будешь. Хорошо, вопрос снимается. Но зачем так грозно на меня смотреть? Что случилось?
Каула всплескивает руками:
– И он еще спрашивает! Да кто ж кроме тебя знает?
– Знает о чем?
– Чем ты обидел Ливин?
Обидел? Вот еще новость.