Мы несколько времени плыли молча.
Свобода вероисповедания задумчиво произнес Петька.
К чему ты это сказал? с усмешкою спросила Соня.
Петька помолчал.
К чему я это, правда, сказал? проговорил он с недоумевающей улыбкой. А все-таки есть смысл.
Какой же?
Го-го!.. Какой! Свобода вероисповедания, из-за нее в средние века сколько войн происходило.
Ну, так что ж?
Ну, так вот.
Я снова сел за весла. Лодка пошла быстрее. Наташа лихорадочно оживилась; она вдруг охватила обеими руками Веру и, хохоча, стала душить ее поцелуями. Вера вскрикнула, лодка накренилась и чуть не зачерпнула воды. Все сердито напали на Наташу; она, смеясь, села на корму и взялась за руль.
Господи, вот сумасшедшая девчонка! Я так испугалась! говорила Вера, оправляя прическу.
Скорей, господа, скорей гребите! говорила Наташа, откидывая распущенные волосы за спину.
Лодка вдруг с шуршащим шумом врезалась в тростник; нас обдало острым запахом аира, его початки закачались и раздались в стороны.
Сильней гребите, сильней! смеялась Наташа, нетерпеливо топая ногами. Весла путались в упругих корнях аира, лодка медленно двигалась вперед, окруженная сплошною стеною мясистых, острых, как иглы, стеблей. Ну, вот, приехали! Вылезайте!
Спорить трудно: действительно приехали! засмеялся я.
Вера переглянулась с Лидой.
Однако! Довольно-таки по-суворовски! сказала она, поднимаясь.
Ничего! Суворов был умный человек. Вылезай! Я вас в грёковской роще ужином накормлю.
Да, если так, то Ай, Наташа, осторожнее! Не качай лодку!
Мы вышли на берег. Спуск весь зарос лозняком и тальником. Приходилось прокладывать дорогу сквозь чащу. Миша и Соня недовольно ворчали на Наташу; Вера шла покорно и только охала, когда оступалась о пенек или тянувшуюся по земле ветку. Петька зато был совершенно доволен: он продирался сквозь кусты куда-то в сторону, вдоль реки, с величайшим удовольствием падал, опять поднимался и уходил все дальше.
Не стоните, тут сейчас тропинка должна быть, сказала Наташа.
Она остановилась и, подобравши волосы, широким узлом заколола их на затылке.
Ах, Митя, если бы ты знал, как я рада, что ты приехал! вдруг вполголоса сказала она и с быстрой, радостной улыбкой взглянула на меня из-под поднятой руки.
Эй, вы акафисты! донесся из-за кустов голос Петьки. Идите сюда: тропинка!
Ну, слава богу! облегченно вздохнула Соня, и все повернули на голос.
Мы поднялись по тропинке вверх. Над обрывом высились три молодых дубка, а дальше без конца тянулась во все стороны созревавшая рожь. Так и пахнуло в лицо теплом и простором. Внизу слабо дымилась неподвижная река.
Ох, устала! проговорила Вера, опускаясь на траву. Господа, я не могу дальше идти, нужно отдохнуть Ох! Садитесь!..
Фу ты, безобразие! Как старуха охает! сказала Наташа. Сколько раз ты сегодня охнула?
Старость приходит, о-ох!.. вздохнула Вера и засмеялась.
Опершись на локоть, она закинула голову кверху и стала смотреть в небо. Мы все тоже сели. Наташа стояла на самом краю обрыва и смотрела на реку.
Ветер слабо дул с запада; кругом медленно волновалась рожь. Наташа повернулась и подставила лицо навстречу ветру.
Господи!.. Наташа, смотри, где ты стоишь! испуганно вскрикнула Вера.
Край обрыва надтреснул, и Наташа стояла на земляной глыбе, нависшей над берегом. Наташа медленно посмотрела под ноги, потом на Веру; задорный бесенок глянул из ее глаз. Она качнулась, и глыба под нею дрогнула.
Наташа, да сойди же сию минуту, волновалась Вера.
Ну, Верка, не сентиментальничай! засмеялась Наташа, раскачиваясь на колыхавшейся глыбе.
Ах, господи, бешеная девчонка!.. Наташа, ну ради бо-ога!..
Наташа, да ты вправду с ума сошла! воскликнул я, поднимаясь.
Но в это время глыба сорвалась, и Наташа вместе с нею рухнула вниз. Вера и Соня истерически вскрикнули. Внизу затрещали кусты. Я бросился туда.
Наташа, оправляя платье, быстро выходила из кустов на тропинку. Одна щека ее разгорелась, глаза ярко блестели.
Ну можно ли, Наташа, так?!. Что, ты больно ушиблась?
Да ничего же, Митя, что ты! ответила она, вспыхнув.
Не может быть ничего: с этакой высоты!.. Эх, Наташа! Если ушиблась, так скажи же.
Ах, Митя, какой ты чудак! рассмеялась она. Ну, что это из-за каждого пустяка такую тревогу подымать!
Она быстро стала подниматься по тропинке вверх.
Это бог знает что такое! сердито встретила ее Соня. Право, ведь всему есть мера. Этакая глупость!.. Недоставало, чтобы ты себе сломала ногу.
Наташа широко раскрыла глаза и медленно спросила:
Кому до этого дело?
Ах, господи! всплеснула Вера руками. Вот меня всегда в таких случаях возмущает Наташа!.. «Кому дело»! Папе и маме твоим дело, нам всем дело!.. Как это так всегда, постоянно и постоянно о себе одной думать!
Всегда, постоянно и постоянно благоговейно повторил Петька и задумался, словно стараясь вникнуть в глубокий смысл этих слов.
Ну, ну просто постоянно! улыбнулась Вера.
Петька захихикал.
Всегда, постоянно и постоянно! Как хорошо выходит: всегда, постоянно и постоянно!
Ну, господа, довольно сидеть! Идем дальше! сказала Наташа. Вот так, прямо через рожь, всего полверсты будет до рощи.
О, Петя, Петя! Всегда-то ты меня обижаешь! вздохнула Вера, опираясь о его плечо и поднимаясь.
Мы пошли через рожь по широкой меже, заросшей полынью и полевой рябинкой.
Вот и дома тоже: когда я рассержусь, я начинаю говорить очень неправильно, сказала Вера. И мальчики сейчас этим пользуются.
Вера, неужели вы тоже умеете сердиться? удивленно спросил я.
О, да еще как! улыбнулась она. Только мальчики совсем не боятся. Я заговорюсь, скажу что-нибудь, они сейчас подхватят, я и рассмеюсь. Особенно Саша, он такой остроумный; и у него совсем какой-то особенный юмор.
Вера начала рассказывать о своих братьях. Знала она их удивительно: столько в ее рассказах сказалось наблюдательности, столько любви и тонкого психологического чутья, что я слушал с действительным интересом. Остальные довольно недвусмысленно выражали желание переменить разговор.
Ну, ну я сейчас кончу! торопливо возражала Вера и продолжала рассказывать без конца.
Вдруг в темноте раздался звонкий подзатыльник, что-то охнуло, и Петька кубарем покатился в рожь.
Дурак! послышалось изо ржи.
Миша гневно крикнул:
Я тебе еще не так влеплю, дрянь!
Петька вышел на межу и стал счищать с себя пыль.
Думает, что сильнее, старший братец, так может что хочет делать! сердился он.
Да в чем дело? Миша, за что ты его? спросила Соня.
Черт знает что такое! Иду, вдруг он меня за нос хватает!.. Попробуй-ка еще раз!
А я почем знал, что это твой нос? Ты бы сказал. А то я вижу, морква какая-то торчит длинная, мокрая Мне, конечно, интересно.
Глупо-с, Петенька! ядовито заметил Миша.
Склизкая такая, холодная
Кругом смеялись. Петька был отомщен. Миша презрительно процедил:
Шут гороховый!
О-о-о-хо-хо! глубоко вздохнул Петька, подтянул брюки и огляделся по сторонам. У Наташи в глазах две курсистки сидят, объявил он. В каждом глазу по курсистке: одна в очках, другая без очков.
Ну, оставь, Петя! недовольно остановила Наташа.
А ты разве на курсы собираешься? быстро спросил я.
Н-нет не знаю, ответила она и взглянула вперед. Вот она, грёковская роща!
Средь светлой ржи, отлого тянувшейся вниз, широкою, неправильною полосою вилась грёковская лощина; на склоне ее, вся залитая лунным светом, темнела небольшая осиновая роща.
Лощинка была уже выкошена. Ручей, густо заросший тростником и резикой, сонно журчал в темноте; под обрывом близ омута что-то однообразно, чуть слышно пищало в воде. Из глубины лощины тянуло влажным, пахучим холодком.
Мы перебрались через ручей и вошли в рощу. В середине ее была сажалка, вся сплошь зацветшая. Наташа спустилась к самому ее берегу и из глубины развесистого липового куста достала небольшой холстинковый мешочек.