А Алмазу душеньку отвести? шутливо возражал Гарька.
Кто-кто, а он только этим и занят!
Привыкший, должно быть, к смотринам, посаженный на короткую цепь кавказец глядел на визитеров снисходительно. Он был молод, в самом соку, и весь лоснился от избытка внутренних сил и здоровья. Волчьи глаза, волчья морда, алый язык, фарфоровой белизны клыки и медвежья роскошь серо-черной шубы.
Как? осведомился Гарька, похваляясь Алмазом, будто своим собственным.
Лучше не придумаешь! очарованно отозвался Вадимыч.
Дашка ощенилась весной. Она была начинающей мамой и, пожалуй, поэтому, а может быть, еще и из-за того, что детки вымахали очень крупными, двое из пятерых родились мертвыми. Зато уцелевшая троица Самой маленькой и всем с рождения недовольной была светленькая девочка, которую так и назвали Светкой. Средним по размерам и преимущественно серым родился мальчик, получивший имя Сергей. То есть тот же Серый. А бурого, в отцовской шикарной шубе увальня окрестили Топтыгиным Топой.
О грядущих габаритах и силище потомства вещали прежде всего лапы детей увесистые, голенастые, с нежными, розовыми и теплыми подушечками на пальцах, похожими на упитанных пупсиков.
Источников питания у мамы хватало на троих с избытком, но Топка ревниво отпихивал присосавшихся брата или сестру от соска и жадно смоктал сам, яростно разминая мамин живот лапой. Те, однако, находили другие поилки, но он бросался отнимать съестное и там. Наконец, нахлебавшись до отвала, задремывал, давая наконец накушаться всем.
Когда хозяйка папаши пришла выбирать щенка, причитавшегося ей за отцовство Алмаза, Топка был разительно крупнее других, а за счет богатой шубы смотрелся воистину великаном. С порога, ни секунды не колеблясь, она указала на него.
Вы планируете продать? коротко спросил немногословный Вадимыч.
Естественно.
А за сколько?
Чтобы долго не искать покупателя, баксов за пятьдесят. Будь у него документы, тогда бы А так
Ну так продайте мне!
Берите! с легким сердцем уступила она.
Растущие не по дням, а по часам щенячьи косточки настоятельно требовали кальция. Собачья детвора облизывала побелку со стен в коридоре, грызла куски мела, привезенные Вадимычем. Но забавнее всего она расправлялась с ежедневной порцией простокваши.
На пол ставили миску, вместительную, как небольшой тазик. В нее из трехлитрового баллона выливали простоквашу. Стоявшие вокруг миски нахлебники бросались к ней, как по сигналу стартового пистолета, и со скоростью спринтеров схлебывали всё дочиста. Вадимыч нарочно засекал время: не проходило и десяти секунд, как дно миски очищалось до блеска. Остатки простокваши оставались лишь на щенячьих мордах, и Топка с аппетитом облизывал братика и сестричку, после чего те, в свою очередь, съедали всё, осевшее на его носу, усах и подбородке.
Антошка водил их гулять. Подниматься вверх по лестнице они приловчились чуть ли не после первого посещения двора. А вот спускаться Малыши останавливались у кромки верхней ступени, как у края пропасти. И, скорее всего, осторожничали не напрасно: их неокрепшие передние лапы, достигнув плоскости, лежавшей ниже, могли не удержать вес крупной головы и сытого тельца.
Мальчишка брал слева подмышку Серого, справа Светку, выносил их во двор. После чего возвращался за Топкой, нетерпеливо переминавшимся с ноги на ногу.
Как-то, во время пятой или шестой такой вылазки во двор, он выпустил двоих первых на траву и повернулся, чтобы пойти за третьим. И тут увидел Топтыгина, бегущего к ним через проезжую дорогу! Победив в себе страх, Топка теперь, хоть и прицеливаясь перед прыжком с каждой ступени, но спускался сам. А Светку и Серого еще долго пришлось носить руками.
Поглазеть на резвящийся молодняк сбегались мальчишки и девчонки. Привилегией касаться щенков руками обладали, однако, лишь друзья Антона. А собачата стремительно взрослели и своими размерами к средине лета уже значительно превосходили заматеревших дворняжек. И вот, когда один из приятелей Антона в шутку толкнул, а потом еще раз толкнул мальчика, сидевшего рядом на корточках, Топка, оставив возню в собачьем своем кругу, впервые бросился защищать хозяина. Он легко опрокинул обидчика на спину и победно рыкнул.
Приятели решили проверить, точно ли это псёнок заступается за хозяина, но всё неизменно повторялось раз за разом. Топку восторженно хвалили, трепали за ухо. Но когда вслед за ним на «противника» начали бросаться и Светка с Серым, норовя при этом ухватить побольней зубами, охота фамильярничать с будущими волкодавами стала пропадать даже у ближайших друзей мальчишки.
Так минуло лето. Сын уже с трудом управлялся на прогулках с еще добродушными, но уже здоровенными недорослями и Вадимыч соорудил для них на производстве просторный вольер с домиком внутри.
Один из вахтеров с проходной а все подвизавшиеся на вахте жили неподалеку вызвался за небольшую прибавку к зарплате варить животинам еду и прибираться в вольере. Вадимыч подвозил ему на дом крупы в мешках, кое-какие овощи, а также кости, мясные обрезки, куриные лапы, головы. А сам по старой памяти подкармливал своих питомцев простоквашей. Тогда же, если была свободная минута, выпускал их прогуляться по двору. По ночам, когда дежурил Петрович, готовивший еду, они бегали на свободе; другие охранники их побаивались, и с ходом времени всё основательнее. По выходным Вадимыч приезжал к своим псам с сыном и супругой, устраивая общий праздник.
А с весны все Дашкины отпрыски, уже взрослые, почти годовалые, заступили на службу. Между саженными кольями из сорок пятого уголка, вбитыми в землю почти заподлицо, была натянута толстая стальная проволока с бегающим по ней кольцом для цепи. Там же, в каждом персональном секторе охраны, каждой псине поставили добротную будку, емкость с водой и кастрюлю для еды.
Линии возможного собачьего перемещения обнимали цех с трех сторон, а четвертую, лицевую, четвероногие охранники захватывали лишь частично. Там должны были безбоязненно проходить на производство работники и заглядывающие по делу посторонние.
Самой незащищенной от корыстных, а равно и хулиганских посягательств была задняя, глухая сторона цеха, глядевшая на заброшенный детский садик, который к тому времени уже и горел однажды, и стоял весь в черных копотных зализах, идущих вверх от каждого окна. Этот пост, конечно же, достался Топтыгину.
С оладушками, состряпанными супругой нарочно для собачек, или с какими-то иными гостинцами Вадимыч время от времени навещал четвероногих сторожей. Скучали по нему, ожидая ласки, и Светка, и Серый. Но к ним, сидевшим день-деньской у фасадной части, все-таки подходили с остатками обедов и ласковым словом то механики, то вязальщицы. Тут же располагались и лавочки для курящих, не пустовавшие почти никогда в течение дня. Серый и Светка видели друг друга, видели людей. К ним могли подойти с угощением, а те, кто посмелее, могли и погладить. Топка же не видел никого ни своих кровных родичей, которые и могли бы подойти, но вечно сидели там, где находились люди, ни работников с работницами, которым как-то не улыбалось тащиться за дом, чтобы угостить пса косточкой или коркой. Посещал Топтыгина только кормящий его Петрович, а внеурочно один Вадимыч. Но и этот, одетый всегда в чистое, к своему волкодаву, заброшенному и изгвоздавшемуся, приближался всегда с брезгливой аккуратцей. А когда гладил, то всегда чутко сторонился его, готового броситься в объятья. И неизменно вел себя с некой обижающей торопливостью, как бы говорящей: «Ну, будет, будет, не до тебя!»