Вот взять, к примеру, мой ум: вполне взрослый, не самых малых размеров, кое в чем даже гибкий. Но в какую оболочку он заключен… Без слез не взглянешь.
Понимаю, для мамы я – самый красивый и самый лучший на свете, но когда материнские глаза в этом смысле отличались зоркостью? Рост средний. Телосложение среднее. Все прочее – тоже. Среднее. Но беда даже не в этом, а в том, что, несмотря на двадцать пять лет существования собственного тела, выгляжу я гораздо моложе. Как только что покинувший стены Академии ученик. Ну скажите, кто будет всерьез воспринимать парня, у которого усы и то толком не растут? Рави уже меня в этом обогнал, а ему всего девятнадцать исполнилось… Мальчишка. Пусть ученый и много знающий, но все равно – мальчишка, вот кто я. И как бы ни пытался казаться взрослее, не получается. Наверное, это плата за то, что до восемнадцати лет я выглядел старше своих сверстников, а потом стал выглядеть моложе. Но внутри… внутри то мне все тридцать два! Потому Дарис и Ксантер, познакомившись со мной поближе, безоговорочно признали себя младшими. А вот случайные встречные только и делают, что хихикают, когда обращаюсь к ним с деловыми предложениями…
– Ну так, что вас привело ко мне?
О стол рядом со мной стукнулось донышко кружки. Стукнулось глухо, что позволяло предположить: сосуд наполнен. Я поднял глаза. Трактирщик сел напротив, поставив перед собой такую же посудину. Заметил мой вопросительный и одновременно протестующий взгляд и улыбнулся:
– За счет заведения.
– Благодарю.
– Я готов слушать.
Ай, как нехорошо: уже второй намек на начало беседы, а я все еще валяю дурака. Надо исправляться:
– Через Ваш трактир, наверняка, проходят сотни посетителей?
– Есть такое. А Вы что, из управы по сбору податей?
Я осекся, снова вызвав искреннее веселье у своего собеседника.
– Н нет, я… Вы должны хорошо разбираться в людях, верно?
– Верно. И что из того следует?
– Я хотел предложить… точнее, попросить…
Он хитро прищурился:
– Так предложить или попросить?
– И то, и другое. Но я оплачу Ваши услуги, не сомневайтесь!
– Вот что, юноша, у меня сейчас мало дел, но это вовсе не означает, что я буду до вечера ждать Ваши объяснения. Извольте все же прямо сказать, зачем пришли.
Я уставился в щербатую столешницу.
– У меня есть дом в городе. Большой дом. В нем много свободных комнат, которые можно сдать для проживания. Но я не могу сам найти желающих поселиться и потому…
– Решили обратиться к кому то еще, – закончил мою мысль трактирщик. – Почему именно ко мне?
– Точно сказать не могу. Ваше заведение… Оно самое созвучное городу из тех, которые я обошел.
– Созвучное?
– У каждого места в мире есть дух, который очень любит петь. Нэйвос, к примеру, тоже поет, и довольно громко. Но у всякого дома в границах города тоже имеется певец, не умолкающий ни на мгновение. Только песня у него немножечко своя. И когда мелодии сливаются воедино, но не теряют своего изначального звучания, можно сказать: это хорошее место.
– Странные слова… – Старик провел ладонью по поверхности стола. – Непонятные. Но мне почему то кажется, правильные. Значит, мой трактир тоже поет?
– Конечно.
– А о чем?
Я задумался, прислушиваясь к ощущениям.
– О том, как хорошо после трудов сесть у очага, вытянуть ноги навстречу огню и смотреть на желтые, как солнце, языки пламени. О том, что за окнами время никогда не останавливается, но в уютных стенах его безумный бег совсем не заметен. О том, что шипение пузырьков в разлитом по кружкам эле вселяет в людские сердца доброту, а не желание воевать.
– Вы – поэт?
Я растерянно посмотрел на трактирщика.