У меня отлегло от сердца: я привык к злобному, желчному и сварливому его тону; Ворон, пытающийся казаться нежным и ласковым, меня пугал.
— Ну, слова говорить, и еще ябедничать, и Крысов душить… Вообще никого душить не буду!
— Да? Ну, поверим. На первый раз. Но если нечто подобное повторится… — в горле у Ворона что-то зловеще заклокотало, Егорушка судорожно всхлипнул. — …Я тогда сам тобой займусь!
— Да, дяденька Ворон. Хорошо, дяденька Ворон. Не повторится, дяденька Ворон… — забормотал мальчик. Говорил он почему-то то басом, то фальцетом.
— Неужели у него уже начал ломаться голос? — пробормотал Ворон себе под клюв, и взмахом крыла велел Псу отпустить воспитуемого.
Пес сполз с Егорушки, Егорушка встал с кушетки.
Теперь ему на вид можно было дать лет пятнадцать-шестнадцать: и плечи стали пошире, и волосики в нужных местах закурчавились, и даже пушок над верхней губой появился. И, кстати, пока мы с Вороном беседовали, шрамы на его теле зажили — в тех местах, где я его поцарапал. Да и следов порки не осталось.
Вдруг сообразив, что он голый, порозовев, Егорушка спешно стал натягивать на себя купальный халат, не попадая в рукава и от того еще больше смущаясь.
Ворон судорожно глотнул.
— Кажется, ему уже скоро будет пора жениться, — пробормотал он.
— Ага, — согласился я, — часика так через полтора-два.
Ворон нервно переступил с ноги на ногу и сказал:
— Если так будет продолжаться, к завтрашнему вечеру он… — штатив зашатался.
— Э, преминистр, хорош топтаться по лабораторному оборудованию! — прикрикнул я на Ворона. — Уронишь же!!..
Я, должно быть, накаркал.
Штатив рухнул.
С Вороном-то ничего не случилось, он просто взлетел к потолку, а вот пробирочки посыпались на пол с веселым звяканьем. Тут еще Пес добавил грохота и звона: в попытке спасти падающий штатив он прыгнул к столу, промахнулся и сбил оставшиеся два.
Содержимое пробирок, как вы понимаете, перемешалось, образовав лужу, переливающуюся разными цветами, к тому же завоняло, зашипело и запузырилось.
— Ложись! — заорал я, — щас рванет!..
И тут рвануло.
Ух, как рвануло!
Глава десятая, в которой я спасаю Егорушку и горжусь собой
Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!
Пушкин А.С.Когда дым слегка рассеялся, я, отфыркиваясь и отплевываясь, встал на слегка подгибающиеся лапы.
Опасная наука эта химия, право слово!
Я быстренько проверил свое состояние: лапы и хвост были на месте, глаза видели, хоть и слезились, уши, хоть в них и шумело, слышали хлопанье крыльев Ворона и стоны Пса. Шерсть тоже почти не пострадала, только кое-где вылезла, но немногие проплешины были небольшими — видно, брызнуло кислотой, к счастью, разбавленной.
Я огляделся по сторонам.
Да-а…
Лаборатория выглядела, как выглядят лаборатории после неудачно проведенного опыта.
То есть ужасно.
Стол погиб — прямо в центре его в металле была проедена огромная дыра.
Со стен слетели все провода и спутались в огромный разноцветный клубок.
И часть летательного аппарата (ступа) раскололась на две части.
И физические приборы (кроме трансформатора) валялись на полу. И лабораторная посуда тоже — в виде осколков.
А еще на полу имелась лужа: большая, грязно-бурая, еще дымящаяся, и очень вонючая; Пес, уткнувшийся мордой в лапы и постанывающий; купальный халат, слегка подпаленный.
— Должно быть, при перемешивании содержимого пробирок образовался гремучий газ, — проскрипел Ворон откуда-то из-за моей спины.