Гражданские красные похороны были распространены мало и большей частью среди активных коммунистов членов партии, комсомола или пионерского движения207. Более того, коммунистические активисты не стремились к экспансии данной практики за пределы своей узкой группы. Это свидетельство того, что красные похороны (и красная обрядность в целом) представляли собой в 1920‐х годах специфическую большевистскую практику, которая имела особое значение, выходящее за пределы собственно похорон.
«КРАСНЫЕ» МОГИЛЫ И МЕМОРИАЛЬНЫЕ КОМПЛЕКСЫ
Новое видение человека и конечности его существования, лежащее в основании коммунистических ритуалов, порождает и другую коллизию. Если с физической жизнью человека его бытие полностью прекращается, под вопросом оказывается не только необходимость ритуала похорон как таковая, но и необходимость могилы. Имеют ли хоть какой-то смысл ее поддержание и посещение? Будет ли иметь какое-то значение индивидуальное захоронение в общинном мире будущего или коммунистические некрополи должны образовать некое общее место памяти, важное для потомков? Вопрос о том, как следует обращаться с революционными захоронениями, был неизмеримо более сложным и многомерным, чем вопрос о том, каковы должны быть практики обращения с мертвыми телами и обряды. Ведь обряд это то, что происходит здесь и сейчас, а коммунистические площадки и другие захоронения останутся надолго, переживут переходный период и продолжат существовать в мире будущего.
В сентябре 1924 года на дереве внутри коммунистического квартала Ваганьковского кладбища появился наивный и слегка нескладный «стихотворный набросок» рабочего Мухина:
Братьям на встречу
Сообщение народовольца Коронина на заседании Общества старых большевиков в сентябре 1924 года также ставит вопрос о состоянии «дорогих могил». Кокорин начинает свое выступление с того, что говорит о политической значимости революционного некрополя:
Что же может сказать и рассказать наше молодое поколение при виде разрушаемых скромных могил революционеров. Какой урок оно извлечет из создаваемого вандализма, основанного при явном попустительстве кладбищенской администрации и духовенства, враждебно настроенного против коммунистов. И не в праве ли оно, это поколение, послать нам горьчайший упрек и справедливый упрек в небрежении «коммунистического пантеона». Этим вынужденным выступлением, предисловием, я подчеркиваю психологическую ценность погребенных здесь революционеров209.
Он детально описывает состояние «коммунистического квартала» и те угрозы, которым подвержены захоронения:
На нем два ряда могил это песчаные сыпучие холмики, без дерна, без каких-либо по бокам заграждений, вроде досок, без надписей; просто оголенные холмики, не могущие противостоять погоде, а тем более человеческой ноге, старательно утрамбовывающей могилы. Все совершается просто хоронят, кладут цветы, венки и этим заканчивается весь ритуал, а с ним и оканчивается дальнейшее внимание. О надзоре никакого понятия, как будто не существует вражеского «кладбищенского» фронта, а между тем, могилы в окружении хулиганов и их родителей. Все, что приносится на могилы, постепенно исчезает или превращается в жалкие остатки210.
При этом, по словам Коронина, такому разрушению подвергаются лишь коммунистические захоронения:
По словам завсегдатаев кладбища, похищения венков, портретов и пр. происходит только на могилах «коммунистического квартала»; между тем, тысячи венков и других украшений православного культа, не малой ценности, крепко сохраняются и оберегаются кладбищенской администрацией. Следовательно, только этот «квартал» является, так сказать объектом местного хулиганства. И скорбно было слушать оброненное обывателем погоста слово: «Это коммунисты». Значит, допустимо тайное оскорбление могил. Прислужники, сидящие у дверей конторы, недалеко ушли от кладбищенских бандитов и явно выражают озлобление: «Так, мол, и на-до»: Из ряда могил скоро могил десять совершенно исчезнут. При каждом погребении сотни людей, не подлежащих процессии, взбираются на могилы, мнут их, песок осыпается и могилы оседают; при этом могилы уничтожаются погодой, а осенние дожди докончат разрушение. Что же нужно сделать, чтобы сохранить дорогие нам могилы? Как нужно уничтожить хулиганство у могил, чтобы не было тайного огробления, чтобы все было в целостности и сохранилось не дни, а годы211.
В описании Коронина коммунистический квартал предстает настоящим полем сражения на «кладбищенском фронте» между «озлобленным» и «извращенным» сознанием и «дорогими могилами» «коммунистического пантеона». Он становится не только местом декларации новых смыслов, но и местом сопротивления, столкновения старого мира и нового. Но важнее другое. И в пламенной речи Коронина, и в нескладном стихе Мухина могилы революционеров в первую очередь брошены своими же соратниками. В противовес остальным могилам, которые навещают родственники (представители старого мира), о «дорогих могилах» «коммунистического пантеона» должны заботиться не «частные лица», а «братья», «наше революционное молодое поколение». Могилы революционеров и коммунистов перестают быть индивидуальными захоронениями и становятся коллективным локусом, олицетворяющим победу нового мира над старым. Кладбище с индивидуальными захоронениями это отживший институт, один из элементов в череде пережитков, от которых нужно избавиться. Неудивительно, что в восприятии Коронина «обыватели погоста» это старые люди, представители прежнего мира, вступающие с большевиками в конфронтацию. Эту карту разыгрывает не только Общество старых большевиков. В 1926 году, настаивая на скорейшем приведении в порядок кладбищ, Московское бюро краеведения направляет в Москомхоз Моссовета письмо, в котором подчеркивает удручающее состояние могил революционеров. Через призыв привести в порядок эти могилы краеведы надеются благоустроить все кладбища города, но терпят поражение ценность могил революционеров невозможно было экстраполировать на общее состояние «старорежимных» кладбищ212.
Большевистские некрополи часть коллективистской повестки молодого Советского государства. В отличие от традиционных могил эти захоронения неиндивидуализированны, на них нет отдельных имен, дат жизни или портретов. Более того, они не представляют собой сумму индивидуальных захоронений, в них покоятся не отдельные люди, а символическая часть нового мира, который через эти локусы получает путь в жизнь. Поэтому на таких площадках так много коллективных захоронений людей, объединенных общим событием смерти, «кремлевцы», «двинцы» и «самокатчики» группы участников вооруженных столкновений в Москве в октябре 1917 года, захороненные у Кремлевской стены. Порой на таких захоронениях вообще нет имен, только причина или цель их общей героической смерти «[Памятник] красным курсантам школы ВЦИК РСФСР, погибшим в борьбе за установление Советской власти» (Тамбовская область, Жердевский район, д. Колобова).
Раз эти захоронения теряют индивидуальность, то забота о них становится делом партии. Настоящий, правильный коммунист, вступивший в партию и зарекомендовавший себя в борьбе за прекрасное будущее, должен быть захоронен коллективно, и это не предусматривало индивидуального переживания, связанного с памятью. По этой причине должна была быть выработана общая мортальная и мемориальная политика, призванная не сохранять кладбище как институт, а создать систему коллективной памяти, поддерживающей и воспроизводящей ряды партийцев. Дальнейшее развитие показало, что такого рода подход привел к тотальной деградации кладбищ, которые, как семантический мортальный локус, уступили место отдельным коллективным мемориалам. Так, могилы Неизвестного солдата в чистом виде выражали идею коллективизма и отказ от индивидуальности один солдат, не носящий имени, олицетворял всех погибших, его могила создавала коллективное место памяти, индивидуализация которой не имела никакого смысла.