Министр энергетики Петр Непорожний рассказывает в своих мемуарах, что строительство целлюлозно-бумажного комбината на Байкале, вызвавшее протесты Сибирского отделения АН СССР, а потом и общественности, понадобилось ВПК для промывки особо чистой байкальской водой корда класса «супер-супер», используемого при производстве покрышек для шасси военных самолетов, имеющих высокую посадочную скорость71.
О зависимости целых отраслей машиностроения, в частности автомобилестроения и тракторостроения, от запросов военных мы поговорим ниже.
Не отражается в этой статистике и советская «торговля» вооружениями со странами-союзниками. Хотя им чаще всего по линии «Внешоборонэкспорта» оформлялись продажи дорогих вооружений, реально это была бесплатная передача с бесконечной пролонгацией, а потом и списыванием кредита. Впрочем, реальная экономика этого бизнеса нуждается в дополнительных исследованиях. Сторонники советской экспортной политики настаивают, что СССР начислял долги по международным ценам на оружие, а брал его для экспорта по внутренним, которые были в несколько раз ниже. Поэтому оплата хотя бы части контракта в иностранной валюте (а нефтедобывающие страны типа Ирака, Ирана и Ливии оплачивали всю сумму контракта или большую ее часть) или получение вместо этого ликвидных на внутреннем рынке потребительских товаров уже приносили доход или, во всяком случае, делали бизнес не столь убыточным, как казалось со стороны72.
Идеология ВПК и лоббирование интересов предприятий
Идеологией, которой питался советский ВПК, был прежде всего тяжелый опыт советских военных в начальный период Великой Отечественной войны, когда почти все накопленные (и нерасчетливо складированные в западной части страны) запасы оружия были истощены, захвачены или уничтожены противником в течение первых двух месяцев. По словам Виталия Катаева,
Ахромеев и Огарков73 не могли изжить в себе опыт 1941 года и всегда говорили, что оружия не может быть много, его может быть мало74.
Другой важный аргумент «оборонщиков», по его словам, появлялся, когда все государственные заказы были реализованы, а новых в рамках принятых концепций уже (или в ближайшее время) не предполагалось. Тогда директора оборонных заводов начинали говорить, что несут социальные обязательства перед рабочими, которых «надо кормить». Военные, как правило, в таких ситуациях легко соглашались сохранить заказы, аргументируя это тем, что иначе на заводах «будет утеряна технологическая дисциплина»75.
В результате к 1990 году на вооружении огромной (3,4 млн, или 34% от всего трудоспособного населения) Советской армии стояло невероятное количество сложной и дорогой техники 1400 баллистических ракет, 8200 боевых самолетов, 4000 вертолетов, 63 900 танков, 76 520 бронетранспортеров и БМП, 66 800 артиллерийских систем и орудий, 260 подводных лодок, из которых 113 атомных76. С 1970 по 1977 год, на фоне разрядки в отношениях с Западом, СССР произвел около 16 тыс. ядерных боеголовок в дополнение к 12 400 имевшимся и перегнал США (снизившие к тому моменту число боеголовок по сравнению с 1970 годом) по их количеству77. Понятно, что значительная часть этой техники только числилась находящейся в штате, а реально не годилась для использования или нуждалась в ремонте, однако сам по себе размер горы накопленного (и, как правило, никогда не использовавшегося в деле) оружия поражает. Для него не хватало даже складских помещений и мест хранения, поскольку эти объекты, в отличие от производства оружия, строились по плану и не были в числе приоритетов. Тем более не хватало средств на строительство капитальных сооружений для внепланового оружия, типа ракетных шахт.
Гонку вооружений подогревал эгоизм представителей ВПК, ориентирующихся на получение крупных и долгосрочных государственных заказов, обеспечивающих им беззаботное существование на десятилетия вперед.
Управленческая модель, по которой действовал советский военно-промышленный комплекс еще со сталинского времени, подразумевала создание конкурентной среды между крупнейшими производителями вооружений одного типа. Для их обозначения как минимум с 1970‐х годов полуофициально использовали термин «фирма». То есть в гражданской экономике СССР конкуренция заведомо не предполагалась, поскольку в соответствии с планом каждый крупный производитель должен был выпускать продукцию в своей нише. А в сфере вооружений она была, и острая.
Всегда существовали два варианта близких по функциональным возможностям истребителей или бомбардировщиков, танков, баллистических и противовоздушных ракет, подлодок и так далее, причем воплощенных не только в опытных образцах, но и в массовом производстве. Однако государственные и партийные деятели всегда были готовы рассмотреть новые или усовершенствованные старые образцы и поддержать их производство, если они гарантировали выигрыш в показателях. Бывший секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам Яков Рябов констатировал на основе своего опыта:
Разные КБ (конструкторские бюро. Н. М.) параллельно вели работу над системами одного и того же назначения. В результате силы главных конструкторов тратились на проталкивание созданных образцов на вооружение армии. Иногда недоработанная и недостаточно испытанная техника запускалась в производство, и из‐за этого было немало аварий и катастроф. А в целом такая политика вела к тому, что мы во многих вопросах начали отставать от американцев78.
В интервью он приводит и другой характерный пример. Став секретарем ЦК по оборонным вопросам, он в 1977 году в ходе проверки обнаружил, что огромная дорогостоящая система противовоздушной обороны Москвы не работает, а значит, секретарь МГК Николай Егорычев, критиковавший ее еще в 1967 году, был прав, хотя подобная критика и стоила ему карьеры79. Когда Рябов попытался заявить об этом своему непосредственному начальнику, Устинов его выслушал и сказал: «Знаешь, Яков, у нас раньше и такой системы не было»80.
Это еще раз говорит о том, что советские руководители готовы были тратить на оборонные эксперименты гигантские средства, расценивая их как инвестицию в будущие победы. Для генеральных конструкторов в рамках такого подхода главным было встроить свои изделия в пятнадцатилетнюю программу, формируемую ВПК при Совете министров СССР, или в ежегодное «приложение» к ней, которое формировалось по мере поступления информации о новых задумках «потенциального противника» и поиска ответов на них81. Наркис Разумов, в целом прогрессистски настроенный, утверждает, что «моральным оправданием наших усилий было ознакомление еще в то время с директивами ЦРУ США», правда, в качестве примера подобной директивы приводит постсоветскую фальшивку, известную как «план Даллеса»82. Далее он заявляет, что сложившаяся система управления военными разработками «позволяла полностью обеспечить интересы обороны страны и ее престижа в мире»83. Помощник Дмитрия Устинова в интервью констатировал примерно то же:
Размеры военных расходов зависят от государственной политики. Поскольку у руководства страны было настроение быть впереди всей планеты по вооружениям, расходы были соответствующие84.
В свою очередь Маслюков в своей работе откровенно описывает механику стимулирования быстрой разработки своих изделий:
шире стали использоваться методы экономического стимулирования: аккордные работы с дополнительной оплатой труда (до 90% оклада), премирование за выполнение отдельных этапов работы и т. п. Эти средства закладывались в сметную стоимость разработок. Применялось также квартальное премирование Эти меры позволили повысить уровень оплаты труда в оборонных отраслях Конечно, для решения этих задач приходилось увеличивать расходы в военном секторе экономики. Возросли затраты на НИОКР и закупки вооружения и военной техники, а вместе с ними и расходы на оборону страны85.