Внезапно к колоколу на Торговой стороне присоединяется его собрат около Святой Софии. «Две недели уже трезвонят. Надо выйти», морщится владыка.
Люди и общество
Ръша русь, чюдь, словъни, и кривичи и вси[132]
Как уже говорилось выше, население Господина Великого Новгорода могло составлять от 25 до 30 и даже более тысяч, что ставило город наравне с выдающимися итальянскими городами. Общество такого размера просто не могло быть однородным и не мультикультурным, о чём мы можем прочесть уже в Повести временных лет, в строке, вынесенной в эпиграф, рассказывающей о призвании варягов. Уже одна эта фраза показывает два важнейших момента: в землях Великого Новгорода относительно мирно уживались разные этносы (славянские и финские племена), и племена эти решали актуальные для них вопросы на общем вечевом собрании.
Славяне и финны
У Собора[133] собралась внушительная толпа, большинство было в стёганых зипунах[134] и кольчугах[135], но кое-где мелькала чешуя и «доски» доспехов богатых бояр и дружинников. Толпа расступается, словно воды моря перед Моисеем, и на помост поднимается воин в дощатом панцире поверх красного набивного зипуна; отсвечивающее на солнце омеднение заклёпок на стальных пластинах, и общее почтение дало повод думать, что это, наверное, кто-то из богатых бояр. «Новгородцы! ревёт он, и толпа затихает. Приехали друзья наши, ореховцы и корельские, с жалобой к господину Великому Новугороду на князя Патрикия!» При упоминании имени служилого князя[136] толпа снова начинает шуметь, но успокаивается. «Почто города, данные в кормление, новыми податями обложил? Почто нашу корелу обижает?» Шум теперь раздаётся со стороны светловолосых людей, одетых победнее, и больше похожих на охотников, особенно своими большими луками с пока что не надетыми тетивами. «Славляне[137] на своём вече за князя с оружием стоят!» выкрикивает один из корелы, с длинной светлой бородой, потрясая топором на длинной рукояти.
Мы торопливо объясняем Карлу, что это такие особые русские обсуждения политических вопросов, и что для немца единственный выход не принимать участие даже проходя мимо, а как можно быстрее попасть на Немецкий двор. Так что, расталкивая разгорячённую толпу, мы пробираемся к выходу из Детинца, как какой-то, по виду, дружинник кричит прямо в лицо: «Славляне как в бой собрались, не пройдёте!»[138] Рядом с дружинником на помост залезает мужик в разорванной рубахе и с замотанной тряпкой головой. «Други! кричит он. Славляне на есифов[139] двор ударили, прямо с веча, мы Есифа не выдали и грабежников полупили! Постоим за старину, за дружбу нашу с корелой!»[140] «Постоим, постоим за старину! За старину!!!» рёв толпы набирает силу, как у дикого зверя, распаляющего себя рычанием. «Владыко, владыко!» проносится по толпе, когда на помосте появляется невысокая, хрупкая фигура архиепископа[141].
* * *
Действительно, славяне хоть и не были автохтонами на землях будущей республики, но они не были и завоевателями в том смысле, как, например, протестанты в Северной Америке: славяне не истребляли финнов, не обращали их в рабов, не покупали их земли за бусы и алкоголь, а расселялись среди них, проживая как соседи.
Два летописных финских племени, водь[142] и ижора[143], постоянно упоминаются в летописях наравне со славянами-новгородцами[144]. В походе против князя Ярослава: «и совокупися въ Новъгородъ вся волость Новгородьская, Пльсковичи, Ладожане, Коръла, Ижера, Вожане»[145] против тверского князя: «соидеся вся волость Новгородская: Пльсковичи, Ладожане, Рушане[146], Коръла, Ижера, Вожане»[147]. Ижора, как и водь, жившие на берегах Невы, тоже постоянно выступали на стороне Великого Новгорода: как и в 1270 против Ярослава, так и отвоёвывая водьскую землю: «Того же лета поиде князь Олександръ на Нъмци на город Копорью, съ Новгородци, и съ Ладожаны, и с Корълою, и съ Ижеряны»[148] или защищая земли республики от шведов: «приходиша Свъя воевать и избиша их Ижера»[149]. За всё это славяне платили благодарностью, выступая за своих союзников, как, например, защищая ижору от насильственного крещения Магнусом: «Ижеру почалъ крестити въ свою въру, а кои не крестятся, а не тъхъ рать пустилъ»[150].
Так же, как водь и ижора, корелы финны, жившие вокруг Ладожского и Онежского озёр, были верными союзниками новгородцев. Очень часто в летописях упоминаются войны еми с корелой, или походы новгородцев и корелы против еми[151], что даёт повод думать, что корелы и емь враждовали до прихода славян. Насколько прочен был союз славян с корелой, можно сказать по событиям 1268 года, когда князь Ярослав решил идти войной на корелу, но новгородцы не допустили усобицы[152].
Корелы представляли собой значительную угрозу для шведов, о чём могут говорить строки рифмованной «Хроники Эрика»: «Свеям урон наносили огромный Козни карелов язычников тёмных»[153], причём, корелы достигали даже озера Меларен[154], на берегах которого находился и находится Стокгольм, и Сигтуны в 1187[155] бывшей столицы Швеции, разграбленной и сожжённой корелами и новгородцами[156]. Также шведская хроника отмечает роль корелы во взятии Ланскруны: «Тут снова русские силы собрали, также карелов, язычников взяли»[157].
С финским племенем емь (ямь)[158], жившим на территории современной южной Финляндии, всё вышло более трагично. Первое упоминание еми встречается под 1040 г.: «Володимиръ иде на Емъ»[159], и в последующие годы новгородцы славяне и финны продолжают сражаться с емью[160]. Дело заключалось в том, что в южной Финляндии особенно жёстко столкнулись интересы Великого Новгорода и Швеции, что осложнялось ещё и враждой между емью и корелами (корелы неоднократно ходили войной на емь[161], и вместе с ижорой и корелами защищали от еми Ладогу[162]). В «Хронике Эрика» подробно описывается поход на Тавасталанд в 40-х годах XIII века, область, населённую языческим племенем тавасты или хяме (тавасты другое название еми)[163], в результате которого была построена крепость Тавастаборг (крепость Хяме в совр. г. Хямеенлинна) и «Эту страну, что Эрик крестил, думаю я, русский князь упустил»[164]. Видимо, крещение корелы в 1227 г. князем Ярославом Всеволодовичем[165] заставило шведов торопиться с началом своего Крестового Похода, что ещё более усугубило вражду между новгородцами и емью. Новгородцы не раз совершали набеги на эту область, но в результате Ореховецкого мира 1323 Тавастия (западная часть Карельского перешейка и Саволакс) отошла к Швеции[166].
Как битва за земли и души еми привели к конфликтам со Швецией, так и вопрос о чуди (Ливонии) привёл к конфликту с немцами. Под чудью в летописях понимаются ливы и эсты, жители современных Латвии и Эстонии. Так как варяги призываются чудью наравне со славянами, можно говорить о древних и дружественных связях между народами. Однако же влияние немцев привело к тому, что чудь регулярно ходила войной на земли Великого Новгорода. Ситуация ожесточилась после основания Ярославом Мудрым города Юрьева (современный Тарту в Эстонии) в 1030 году по причине принятия эстами стороны Кнуда, короля Дании и Англии, противник которого, Олаф Святой, получал помощь от своего зятя Ярослава в борьбе против притязаний датского короля на Норвегию. В период с 1111-го по 1133-й князья Св. Мстислав Владимирович Великий и Всеволод Мстиславич шесть раз ходят в крупный походы на чудь, приводя домой в полон женщин и детей[167], и в том же веке Всеволод Мстиславич дважды освобождает Юрьев.
Движение чуди за освобождение от власти Великого Новгорода совпало в начале XIII века с основанием рыцарского Ливонского ордена, что привело к многовековой борьбе русских с ними.