Я медленно поднялась и скованными руками взяла бутылку, спрятала в рукаве и прошла в уборную через приоткрытую решетку.
Запах табака и хлорки. Кто-то не закрыл кран с горячей водой. Отключаю. Подхожу к закрашенному наполовину окну и поднимаюсь на носочки. Вижу кусочек зеленой травы и тоскую по дому. Скованность в теле заставляет вновь стремиться к своей холодной, жесткой постели. Утолив жажду возвращаюсь. Ольга заснула. Я вернула ей одеяло, заметив ее легкое подрагивание и положила голову на подушку. Красный фонарь, что освещал палату ночью окрасил потолок в красный. Трещины стали жуткими. Я прикрыла глаза, и обратилась в прошлое.
Прошлое. Оно было болезненным, но красивым. Ах, как сладостна была моя юность. Как сладостна была свобода. Но болезнь, словно змей искуситель отравила мое счастье, мою беззаботность. Она уничтожала, убивала мою надежду. Она рушила мои грезы и мечты, она убивала мою Любовь. Болезнь. Вирус, поразивший мой ослабленный дух. Я почти калека, с грузом своих психотравм. Я жертва собственного рассудка. Призраки и демоны, которых выдумал злобный мир стали реальностью для меня. Я могу видеть то, чего нет, и не замечать реального. Я причиняю вред своему телу, гублю себя, желая спасти душу от боли, но физическая боль не перебивает духовную, а лишь усугубляет. И боли становится вдвое больше. Смерть зовет меня, но за свою отравленную, загубленную жизнь я хватаюсь как за последнее, что осталось у меня, и смерти, быть может даже спасительной, с ужасом избегаю.
(с) Светлана Термер
***
Часть 1. Глава 3.
Излечили, излечили! Излечили от Любви! Спасли от счастья, вернув в жестокую реальность! Болезнь, стремящаяся убить меня была ко мне милосерднее добродетельной реальности! Галлюцинация Любила меня сильнее и жертвеннее, чем любой живой человек! Она была ко мне терпимее! То, что должно было меня уничтожить возродило меня, а то, что должно было спасти обрекло на страдания!
Как сладостна была моя болезненная, галлюцинаторная Любовь. Как близок мне был плод моего болезненного воображения. Сколько нежности, сколько счастья, сколько покоя, и вот мои воздушные замки рушатся, погребая меня под развалинами. С Небес, мягких и высоких я низвергнута в бездну Ада, преданная вечному страданию. Я Любила тебя, Спаситель, сильнее чем того, чье лицо ты носишь. Но тебя у меня отняли. Отняли, оставив наедине со своими неоправданными ожиданиями. Убили меня, уничтожили, растоптали! Я не бралась за лезвие с тех пор, как появился твой образ. Но теперь, когда жестокие палачи в белых халатах решили отнять тебя у меня я покрыта кровоточащими ранами. В надежде приглушить физической болью душевную я уничтожала свою плоть. Потому что плоть моя, носящая на себе клеймо душевнобольной не достойна того, чтобы быть целостной и здоровой. Рассудок мой уничтожен, разрушен, разбит. Отчего бы не уничтожить, не разрушить и не разбить плоть? Ибо ее здоровая полноценность на контрасте лишь усугубляет неполноценность души и рассудка.
Годы проходят, а я все еще в плену у собственных мыслей и выдуманных мною образов. И вот когда мой болезненный рассудок создал собой нечто совершенное, прекрасное, величественное, и одарил меня долгожданным покоем врываются люди, не познавшие моего нутра, и излечивают, исцеляют от счастья, от Любви. Палачи, не иначе. Палачи, вводящие в мою кровь отравительное зелье передают меня, как груз 200 в руки надзирателей, которые запирают меня в тесной палате с двадцатью койками и возвращают мне, понявшей радость жизни мое привычное, бессмысленное отрезвление. От чего бы им не прочесть моих мыслей? Отчего бы не выслушать как я счастлива была со своим Спасителем, и не отпустить меня назад, в заключение четырех стен моего пристанища? Отчего бы не оставить мне то, что утешает меня? Но им не важно мое счастье. Им важна моя адекватность и трезвость.
Я мертва. Они убили меня. Но я помню. Память моя сохранна.
Я помню ночь. Помню яркие звёзды и снег. Снежинки, холодные, маленькие создания таяли в моих теплых руках. Холодные, обжигающие, согревшись теплом моих рук они превращались в живительную влагу. Его руки теплее моих. Я всегда знала что его руки теплее моих. Он прикасается к моим ладоням, и я забываю обо всем. Он проводит своими горячими пальцами по моим мокрым волосам и я достигаю апогея счастья. Я ощущаю предел умиротворения. Я вижу его взгляд, темный, под темными ресницами его карие глаза, они светятся, как коньяк отблескивает в стакане, когда на него падают лучи лунного света. Я могу прикасаться к нему. Могу чувствовать его. Я могу его обнимать, говорить с ним. Он живой. И он принадлежит мне. Весь, без остатка. Он мой. И он сам этого пожелал. Он плод моего воображения, был создан мною таким, каким я мечтала видеть его. И он утешил меня в болезни и одиночестве. Мой утешитель и спаситель, коего не было бы не будь мой рассудок столь изуродованным, заставил меня полюбить свою болезнь. Ибо здравый рассудок не создал бы его. Но теперь, теперь мне возвращают жалкое подобие жизни и убийственное одиночество. Смерть перенести легче. Я готова к пеклу. Но быть может то пекло, коего я жду после смерти находится именно здесь? В клинике Эрдмана, на втором этаже, в пятой палате четвертого отделения?
***
Доброе утро. Улыбаясь сказала Ольга.
Доброе, милая. Простите, а этой ночью вы не заметили чьего-нибудь присутствия? Может появлялся темноволосый мужчина с сединой на висках?
Нет, девочка, мужчины сюда не приходят. Это женское отделение. Тут нет мужчин даже среди персонала. Видишь ли, когда в этой клинике, в каком-нибудь женском отделении появляется мужчина тут же находится красотка, которая обвиняет его в домогательствах или изнасиловании. Это словно такой закон. Лучше бы им здесь и не появляться.
Жуть. Но меня сюда привезли два санитара.
Да, это на тот случай, если пациент социально-опасен. Может у тебя скажем автомат или мачете женщину такой опасности подвергать не станут. У нас хоть и довольно патриархальное общество, но ценность жизни женщин, детей и иных физически слабых лиц ценится дороже жизни здорового, полноценного мужчины.
Верно. Только мне, слабой женщине, почти инвалиду приходилось переживать только боль и насилие. Никто не защитил меня, когда это было необходимо. Однако стоило мне познать счастье тут же появились желающие меня излечить.
Говоришь, ты была счастлива?
Я собственным рассудком, по образу и подобию создала спасителя, которого полюбила, и который Любил меня. С гордостью заявила я, и уставилась на Ольгу. Она улыбнулась.
Все верно, но если тебя подлечат и выпустят, ради сохранения своего счастья припомни мои слова: счастье нужно беречь. От чужих глаз и ушей. А еще лучше умело показывай боль. От счастья излечить легче, чем от боли. Да и приятнее гораздо тем, кто желает тебе того же, от чего сам страдает.
(с) Светлана Термер
***
Часть 1. Глава 4.
Взгляд в сторону.
Впервые за несколько мучительных дней в клинике я оглянулась. Вокруг меня двадцать стонущих женщин. Одна обнажила грудь и потряхивает телом, другая бродит из угла в угол, третья прилипла к окну и не открывает глаз от пустынного пейзажа, огражденного от нас ржавой решеткой. Я вижу их боль. Вижу их страдание. Впервые проснулось в моем сердце милосердие и я едва не полюбила этих обреченных, но тут же забыла о прильнувшей к сердцу нежности. Я вновь уставилась на Ольгу.
Вы давно здесь? спрашиваю я, а она молчит несколько секунд и на выдохе выдает безысходное:
1,5 года. Здесь я уже в шестнадцатый раз.
Что натворил ваш рассудок?
Совершил покушение на самоубийство, и был приговорен к неопределенному сроку заключения.