Завет новейший
Владимир Семиченко
© Владимир Семиченко, 2022
ISBN 978-5-0059-2212-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие.
Мне придумалась модель мирозданья. Зачем? Их уже придумано множество. Да и каждый человек, если он разумен, тоже имеет такую модель частично общеизвестную, одну из многих, частично собственную. Возможно, я не оригинален, написал расхожее. Но написал. По крайней мере, я не в тренде модных либеральных идей. Также чужды мне и идеи тоталитарных сообществ. Ясно понимаю, что общество должно быть устроено разумно. Разумно настолько, что в нём нет места ни насилию, ни обману. Хоть действо моей книги всеми героями произрастает из советского социализма, уже к началу замысла книги этот Великий Проект был уже безнадёжно закрыт. Закрыт и как идея, и как реальность. Закрыт и в моей голове без всякого сожаления с пониманием его пороков и достоинств. Среди достоинств главное, это попытка строительства разумного общественного устройства. И провал социалистического проекта исключительно в дефиците разума. Стихия страстей и эмоций взяла верх над разумом. Проект закрыт, но он необратимо изменил человечество и это обязательно повлияет на судьбу человечества после неизбежных глобальных катастроф.
Мне придумалась модель мирозданья глобально и фундаментально, но прошу к этому относиться с юмором и снисходительностью, ибо это лишь пространство для локальных конструкций, которые я старался строить логично, системно и ценностно.
Книга воскрешений. Часть 1.
Иван да Анна. Небожители.
Его разбудил свет сквозь веки. Мгновение ясности и вновь злая память набрасывает на первые ростки мыслей паутину страданий. Острая, как стилет, горько-жгучая боль-тоска по сыну, не вытесняемая никакими мыслями. Неизбавимое воображение рисует обезображенные солдатские тела среди скал и камней. Он прекрасно понимал, что это его навязчивый вымысел, не имеющий никакого отношения к его сыну. Тем более, что официальное «самовольно покинул расположение части» в Чечне, должно диктовать ему другие мысли и образы похищение, пытки Был бы жив! Он вспомнил, что перед тем, как уснуть а уснуть-ли? Он вспомнил, что перед тем у него в груди плавленым свинцом разлился жар и нарастал невыносимой тяжестью. Ведь это была смерть! В его годы уже так много друзей и родных ушло из жизни с инфарктом. Спасли? Кто??? Ближайшая больница в двадцати километрах и единственный телефон в пяти, на усадьбе какого-то богатого и в меру вздорного «новорусского». Это значит не может быть. Тем не менее, «я мыслю, значит я существую»! Сквозь веки свет, надо бы открывать глаза. Но пора бы почувствовать извечную боль в шее, в органах малого таза, за грудиной Ничего нет Ни привычных болей, ни тела. Только глаза, двигаются под веками, и веки, готовые открыться. Та-а-ак, инфаркт, инсульт, паралич, чего еще нам судьба-злодейка??? Ме-е-едленно открываем глаза Странно Высоченный бескрайний потолок, матово-стеклянный. Вот отражается он сам, лежащий на узком столе, укрытый до подбородка чем-то белым и грубым. Голова наполовину погружена в какую-то золотистую чашу. Никого, и никаких признаков медицинской техники. Морг для академиков?! От приступа смеха должно бы затрепетать в груди, но он не почувствовал толчков воздуха. Не почувствовал вдыхаемый воздух, расправляющиеся легкие, не услышал звук дыхания в собственном носу.
Здравствуйте, Иван Александрович. Как я вижу, ваше настроение стабилизируется. очень мягкий и убедительный, классно поставленный голос лектора. Невозможно сомневаться, что он видит (!) мое настроение, и оно «стабилизируется». Да и это нечто новое. Настолько новое, что резко вернулась былая ясность мысли.
Иван Александрович, я сразу могу вас успокоить, ваш сын жив. Подробности узнаете потом. Сознание снова смутилось, но уже блаженным теплом, как от стакана водки натощак, глаза наполнились слезами. Сквозь влагу разглядел, что на потолке засветились какие-то янтарные знаки, а когда отлегло увидел часы. Удивительно красивое очертание цифр, сменяющиеся секунды. Семь часов, семь минут
Иван Александрович, через час мы продолжим снимать блокаду с нервной системы вашего тела. А пока соберитесь с мыслями, вспомните последние события, очень внимательно прислушивайтесь к ощущениям.
Господи! Да сколько же я лет был без сознания, что техника так далеко ушла? Это счастливое будущее? И кто я такой в этом счастливом будущем, чтобы издохнуть, как собака в будке, в своей дачке-избушке и воскреснуть под этим стеклянным потолком с янтарными часами? Последние события, впрочем, теперь можно спокойно смотреть на себя со стороны. Не можно, а нужно. «Что я могу положить к престолу Всевышнего?»
Двойник. Сначала показалось, что это отражение в невесть откуда взявшемся зеркале. Увидел не на мгновение, за секунду, да в двух шагах разглядел в подробностях. Правые руки потянулись Императрица Екатерина Великая тоже видела двойника: «Это к смерти». А перед этим белый туман на секунду, который сменился ртутно-дрожащей стеной, тоже исчезнувшей через секунду. Игры меркнущего сознания? Впрочем, нет, совсем не меркнущего слишком подробно и логично развивались события. Вскоре погас свет обычное дело. С фонариком вышел в сени, во двор, вернулся и запер дверь. Зажег керосиновую лампу, решил утомить себя работой и разложил бумаги. «Вот тут-то меня и накрыло» Огонек керосиновой лампы разгорелся прямо за грудиной. Он обреченно сидел за столом и ждал неминуемой смерти. Жизнь физически и логически завершилась. Завершилась вот этой монографией, что сейчас служит подставкой для лампы, десятками публикаций и диссертаций своих коллег, друзей-товарищей, рассеянных теперь по всей планете, «внедрениями» в производство, восторгами удачных экспериментов в разных лабораториях, куда его раз за разом переманивали или «переводили». В профессии его жизнь сложилась, даже более того. В профессии он всегда блистал и был обласкан и коллегами, и начальством. Только эта его увлеченность профессией и наукой помешали ему стяжать должностей и степеней, а мог бы. Но пренебрег, и не пожалел. Даже когда под мутным ураганом перестройки и «шоковой терапии» рухнула вся его наука-техника, он, с высоты своего авторитета, снисходительно наблюдал, как его коллеги разлетаются по заграницам и коммерческим фирмам. Наблюдал, как его дочь в бесплодном браке с каким-то «топ-менеджером» растворилась в бизнесе и карьере, став в его душе пустым местом. Наблюдал спокойно, философски и стоически-цинично рассуждая, что на жирном перегное социализма обязательно взрастет нечто разумное-доброе-вечное. Спокойно до тех пор, пока его младшенький, Лёшка-Лёшик-Лёшенька, солдат-срочник-мотопехота, не пропал в Чечне. Жена, женушка, Аннушка, Анютка не выдержала. Через неделю они уже в толчее тесных коридоров областного онкологического центра. А еще через месяц похороны. Догорела в наркотическом сне, ни прощай, ни до свиданья. Вот теперь и он сам побелевшими пальцами вцепился в столешницу и судорожно втягивает в пылающую грудь бесполезный воздух Только сейчас вспомнилось, побелевшие пальцы тянут настольное стекло, падает лампа Черно-оранжевые клубы И всё. Черт побери, ведь он должен был сгореть! Невозможно воскресить то, что сгорело!!! Парадокс Тем не менее, эта мысль его уже ничуть не огорчила, даже пробудила любопытство. «Я мыслю, значит я живу!»
Итак, Иван Александрович, ваши мысли за час достигли должной интенсивности, начинаем снимать блокаду. Как мы заметили, вы ничего не почувствовали в своем теле, и это хорошо.