Возвращаясь домой, Эбби неожиданно встречает Артёма, который просто нарисовался из промежутка меж двух гаражей.
Спешишь куда-то? Спрашивает тот, смотря на Эбби с каким-то необычайно самодовольным видом. Эбби молча крутит головой.
Пойдём тогда покажу тебе кое-чего. Артём кивает и исчезает там, откуда пришёл. Эбби несколько секунд сомневается, но затем ступает следом.
Преодолев небольшой лабиринт гаражных стенок, они оказываются у стальной двери с тяжёлым, немного ржавым амбарным замком, который открывается с неким трудом. Артём распахивает скрипучую дверь, но внутрь не заходит. Вместо этого он запускает руку в темноту, отыскивает выключатель и зажигает свет, отступает в сторону и пропускает Эбби внутрь.
Как только Эбигейл заглядывает в гараж, то тут же цепенеет. Паша. Паша там, весь избитый, лицо в крови. А сам он прикован за руку наручниками к какой-то стальной трубе, как и два его товарища, но те уже совсем плохи. Паша хотя бы остаётся в сознании. Когда свет загорается, то Паша шипит и испуганно прикрывает лицо рукой, но затем, как только он распознаёт Эбби на пороге, то тут же начинает жалобно скулить:
Прости нас! Прости нас, пожалуйста! Прости! Мне так жаль, прости нас, мудаков!
Эбби в растерянности смотрит на Артёма. Тот решает всё-таки прояснить ситуацию:
Умей постоять за себя. Если ты будешь позволять себя обижать, то эти мрази будут этим пользоваться. Восстань, покажи зубы и вцепись им в глотку, лишь тогда ты сможешь перегрызть всех, кто мешает твоему счастью. Бейся насмерть, если потребуется, но никогда не позволяй кому-либо тебя обидеть. Ты прекрасна. Не дай миру себя унизить.
Артём достаёт из кармана складной ножичек приятного песочного цвета и протягивает его Эбигейл:
Ты девчонка, ты мелкая, так что вот тебе костыль, который уравняет твои шансы с кем угодно. Это мой тебе подарок.
Эбби не знает, что ответить. Ей очень приятно, что за неё вступился крутой парень, так что говорить она не может боится, что голос дрогнет слишком сильно. Эбби подводят глаза. Они не слушаются пропускают пару слезинок. Чтобы Артём не мог этого заметить, Эбби тут же набрасывается на него и обнимает. Этот нож Когда ладонь его сжимает, то появлялось чувство защищённости, даже некое спокойствие. А обнимать Артёма по началу тревожно, но затем становится тепло. Кажется, что только ему можно её коснуться.
Артём вдруг отстраняется и заглядывает Эбби в глаза:
А теперь убей их.
Что? Эбби теряется, не ожидая такого.
Сделай с ними то, что они заслуживают. Вынеси им приговор.
Не надо! Вопит Паша. Пожалуйста, не надо! Прости меня, я был дурак, прости! Умоляю!
Эбби не знает, как поступить, но она чувствует, что ненавидит этих мальчишек. Всем сердцем ненавидит за то, что они сделали и кого из себя представляют. Эбби раскладывает ножик и ступает в гараж, подходит ближе к Паше и его друзьям. Чем ближе оказывается Эбигейл, тем огромнее чувство того, что это неправильно и так быть не должно. Эбби смотрит в это напуганное лицо Паши, и ей, как ни странно, становится его жаль.
Я прошу. Я умоляю. Не надо! Паша дёргается и закрывается рукой. Эбби останавливается, сомневается, борется с собой.
Не буду. Принимает решение Эбби, а Артём подходит к ней ближе:
Что? Почему?
Это неправильно. Люди друг друга убивают уже столько лет. Будто иначе нельзя.
Иначе нельзя. Вспомни, что они с тобой сделали. Разве можешь ты их простить? Все, кто не смог выбрать жестокий путь сдохли. Либо ты, либо тебя, понимаешь?
Я хочу иначе Эбби отвечает жалко, будто бы оправдывается.
Ты поймёшь позднее. Рано или поздно тебе придётся либо принять эти правила жизни, либо сдохнуть. Надеюсь, ты выберешь первое.
Артём забирает нож из руки оцепеневшей Эбигейл, в один прыжок достигает Паши и начинает наносить множество колотых ударов по груди школьника, тот даже не успевает вскрикнуть. Паша хрипит, дёргается и затихает, оставляет под собой алую лужицу. Жизнь только что оборвалась прямо на глазах у юной Эбигейл.»
Вы, оказывается, были довольно гуманны в юном возрасте, Эбигейл. Признаёт Джошуа, когда очередная часть рассказа подошла к концу.
Я и сейчас очень гуманна, милый доктор. Я могла бы быть в разы более жестокой, делая мою жестокость бессмысленной, но сейчас я караю лишь тех, кого покарать необходимо.
У вас всё ещё слишком много жестокости, которой можно было бы избежать.
У меня ровно та доза жестокости, милый доктор, которая необходима для светлого мира. Дети могут ходить в школы без охраны. Преступность практически нулевая. У людей есть всё необходимое. Да, мы подчиняем себе штаты немного грубо, но эта грубость идёт во благо. Мы строим мир посредством этой самой бесчеловечности, вам следует не сопротивляться, а сказать нам спасибо. Этот ваш избыточный либерализм не даёт вам понять, что установленный нами режим даёт миру то, чего не смогло дать правительство. Мы принесли порядок, и мы гарантируем, что этот порядок никто не сможет отобрать. Как только умрёт последний партизан, вот тогда вообще будет всё замечательно.
У вас рабство легализовано.
Рабами становятся только террористы. Те, кто этого заслуживает. Вместо того, чтобы гнить в тюрьме за чужие деньги они начинают приносить пользу обществу. Да и то, это мои щедрые коллеги с юга так любят баловаться, не я.
Мир на крови и костях нам не нужен.
Любезный мой доктор, а разве бывает какой-то другой?
Вы и меня под этот ваш мир положите. И дочь мою хотите туда отдать, и жену, и много ещё кого под него положите.
О, любезный, а чья это вина? Кто нарушал закон, сливая данные партизанам, с помощью которых они создавали новых вдов и сирот?
Это делал я. Я один. Причём тут моя семья?
Это отобьёт желание у других бунтовать. Иначе люди осмелеют, у них проявится аппетит, и, как известно, именно аппетит толкает людей к революции, не голод. Убив вас троих, я спасу три сотни, если не три тысячи. Элементарная математика.
Понимаете, Эбигейл, любая диктатура рано или поздно падёт. Может не сегодня и не завтра, но она падёт, это неизбежно. Люди не позволят обращаться с собой слишком долго так, как с ними обращаетесь вы.
И что они сделают? Восстанут, свергнут меня силой оружия и построят мир на костях и крови?
Тушé. Только и отвечает Джошуа, ведь ответа на вопрос у него нет.
Давайте продолжим. Я хотела бы вспомнить день, когда я видела мою маму в последний раз. Знаете, её гроб поставили в центре квартиры, на два стула. А под гробом тазик, чтобы туда стекало дерьмо и моча. Я смотрела на это и не знала, как мне дальше жить. Моя мать, моя родная мама была передо мной в гробу, прямо в квартире. А её лицо было накрыто полотенчиком, ведь его пробила пуля. Знаете, а я ведь поэтому и не использую такой тип казни. Я жестокости не брезгую, но этот способ убийства мне не нравится. Стреляя в лицо, я будто пытаюсь ударить по личности человека, будто я его искренне ненавижу. А если я его ненавижу, значит он смог ко мне подобраться и задеть меня, а это значит, что он смог сделать меня уязвимой. Ведьма Аляски не может быть уязвимой. Но это всё лирика. Давайте вернёмся всё же к моей истории
«Эбби сидит на диване и, не отрываясь вовсе, смотрит прямо на полотенце, что укрывает лицо её матери. Гости приходят и уходят, их немного, но они то появляются, то исчезают. Никто не плачет. Кажется, все привыкли к смерти. Они говорят что-то Эбигейл, видимо, выражают свои соболезнования. Она их не слышит. Всё её внимание принадлежит гробу на двух стульях.
Эбби просидела так весь день, пока не стемнело. Затем жизнь всё-таки в неё возвращается, она смотрит по сторонам. Все ушли. В комнате также пусто, как в её душе, и только на кухне горит свет. Эбби поднимается и идёт туда, чтобы посмотреть, кто там остался.