Когда мокрый ветер решился запеть, Юкина отправилась в следующую стадию оцепенения. Не одна: с намерением возвратиться николиже. А чего бы и нет? Там, поди, размышлять не требуется, хороша ты для местных или нужно ещё с комплексами походить. Как ни крути, время пришло но чёртов характер! Для начала он сморщил овальное лицо. Её лицо, так удачно схоронившее багровость под толщу ночи. Затем воинственно скривил овальный рот. Её рот, что, прикусив ледяной воздух, беззвучно выдал:
Ничего мне не страшно!
И дабы отнять у сомнений шанс на зачатие, Юкина угрожающе, а по-другому она и не умеет, двинулась вперёд. Напролом. Не слушая мокрые кляузы ветра. Назло. Кому? Не успела додумать, овальный живот напоролся на бездыханную оградку. Легонько. Последняя ничуть не пострадала, если не принимать во внимание общий шок.
Ну дед Зиновий! Ой! Дура!
Это же не то, что не Зиновий, прищурилась, намекая Луне хотя бы ещё капнуть на надгробие, это вовсе и не дед! Полина даже обрадовалась, словно не мертвеца изобличила, а целую труппу Декабристов лично Николаю Первому за шкирман приволокла. И типа он совсем-пресовсем не ведал о таковых доселе. И почему Декабристы из памяти вылезли? Да фамилия у девочки Каховская. Не из-за станции метро же Маленькая совсем. Овальные глаза Юкиной пали уголками к полуовальному рту. Она уже стыдилась приступа радости. Могилка ещё свежая. Вот была бы несвежая старая давняя лучше стародавняя, было бы легче. Обязательно было бы
Треск пырнул тишину. Нахально, в миг, словно знал, что ему за это ничего не будет. Юкина побледнела, но без зеркала это утверждать глупо. Да и она сама бы себе не поверила. Показалось. Овальные глаза вернулись к овальному фото, будто искали защиты. Малышка же. На живую не похожа Полка треснула по овальному лбу. То есть на настоящую девочку не тянет. Больше на сказочную. Охапка золотых кудрей, синие глазища, нос-кнопка и веснушки бисером. А это веснушки? Овальный живот снова встретился с бездыханной оградкой. Нет, трогать каменную фотографию она не станет. Грязь так грязь.
Беззвучие снова осквернили. Но уже не столь самонадеянно, сколь рутинно. Это как мысль о собственной бесполезности обвинять в излишнем запале и явной злонамеренности. А она ведь просто приходит и всё тут. Вроде, так надо. Тебе же за тридцать? Пора.
Не сразу оторвала взгляд от сказочного лика ребёнка. Пусть глупо, но так очевидно безопаснее. От каменной фотографии чего ждать? Грусти. От неё если и умирают, то не моментально и без переломов. А вот странные звуки в ночном лесу обещают куда более яркие впечатления.
Тьма снова дала о себе знать. Если глаза привыкают, то ушам придётся сложнее. Голове страшнее. Или за неё. Полина хотела вздохнуть, но воздух неожиданно закончился. Горло сдавило, виски бешено вибрировали. Она сняла с бездыханной оградки овальный живот и мысленно перекрестила. Сначала себя, потом сказочную девочку. Зачем-то. Сложно объяснить, что ветки всего лишь хрустят. Ветки. Не кости. Но они ведь не сами по себе хрустят? Их же кто-то хрустит. Ночью. На кладбище.
Ужас достиг апогея, следовательно, настало время уповать на спад. Она так и не решилась убрать взгляд с детской могилы. Это ведь не просто отвернуться, это прям вот повернуться на хруст! Смотреть ему в лицо Есть у него лицо? А у неё осталось? Мозг шуршал каждой извилиной. Очень старался перешуметь ломку тишины. Ещё подбодрить, не без этого. А что в таких случаях говорят, кроме «Спаси меня, Господи»?
К шороху присоединились голоса. Это уже не в какие ворота! Даже не в кованные. Мало того, обстоятельства стали откровенно бесить. Полка собрала на овальном лбу полчища морщин и задышала. Во всю, обычно и с сапом, как полагается. А чего? Им шуметь можно, а ей нет? Вообще-то кладбище за ней числится. Ну она за ним. В смысле Плевать на смысл! Отошла от могилки, вперилась в тьму.
Ни хрена, кратко и с хрипом обрисовала ситуацию.
Обиднее, что ни хрена и не послышалось. Наоборот. Хруст и болтовня набирали в чёткости.
Ну я им! проворчала, не снимая близорукий прицел.
А что ещё оставалось? Рвануть к чахлому домику, с которого грустно блестит табличка Администрация? Бежать, куда глаза глядят и не видят, задыхаться расплёскивая страх, чтоб вскоре на нём же и поскользнуться? Конечно, нет. Она не трус! И она заблудилась. А тут всё-таки живые люди. Живые ли?
А сколько ещё идти? едва слышно прошелестел девичий голос.
Юкина вздрогнула, попятилась. Нога утонула в мягкой земле, туфель захлебнулся свежевскопанным дëрном. Мягкое место обрело твердь, из овальных глаз брызнули слëзы.
Больно! Дура! шевелила губами.
От жалости к себе свело скулы.
Холодно, скулила незнакомка.
Потерпи, отрезал мужской шёпот.
Чокнутые! злобно прошипела Юкина, потирая лодыжку, дабы прогнать собственную боль. Совсем ошалели.
Серчала. Ещё бы! Чуть не убилась. И всё из-за каких-то чудаков, решившихся свою романтику по крестам развешивать. Кое-как встала. Ну она сейчас им задаст! Ишь удумали. Нога стоять никак не хотела. Спина прильнула к дереву. Блевотно-жëлтый ватник поцарапался о кору. Чëрт с ним: не сняла и не сняла. Дай Бог в нём не подохнуть.
Голоса не давали исчезнуть общению, но Юкина их уже почти не слышала. Мокрый ветер опять взялся стонать, точно передразнивал бедную Полку. Сбросила туфли. Злилась на них. Но подняла. Жалко ведь, они ненарочно. И денег стоят. Собралась догнать неизвестных бесстыдников, но получилось только хромать.
Это всё Кизыл! ругалась на мягкую тропку. То же мне землекоп-любитель.
Лодыжка ныла, и сквозь эти рыдания явственно звучали угрозы треснуть и рассыпаться. Юкина всхлипывала. Ковыляла и всхлипывала. Вознамерилась упасть, но руки вовремя ухватились за тоненькую берёзоньку. Молодая ещё. Как та сказочная девочка Ой! От деревца что-то отвалилось. Отслоилось. И рухнуло. Полина поджала губы. Неужели она берёзку сломала? Прежде, чем расплакаться, глянула вниз. Лопата? Ну точно. Та самая, её ещё привратник Кизыл лично покупал. Это он так будущую работу метит. Мол, вот тут завтра копать. Или не тут. Юкина подняла находку:
А вот и костыль!
Луна, кажется, сжалилась над хромающим овалом и жирно закапала на тропинку. Полина не знала, в какую сторону идти. Тем более идти почти не получалось. Просто с трудом перемещала себя куда-то. Куда-то вон туда.
Ты чего? прошелестел уже знакомый женский голосок.
Воспрянула духом. Поправила уставшую лопату и ускорила хромой шаг. Масляная луна, заразившись оптимизмом, щедро поливала путь.
Перестань! вскрикнула.
Расслабься! успокаивал.
Извращенцы! негодовала Юкина.
Качала головой, но скорость не убирала. Надобно успеть, пока они ещё одеты. Они же ещё одеты?
На застенчивой, пока ещё не покорённой Кизылом полянке мокрый ветер обнимал худенькую девушку. Лез к ней под куртку. Разбрасывал её локоны.
Ты же шутишь?
А похоже?
Высокий, в тëмно-сером плаще, с чёрными волосами. Его ветер совсем не трогал. А он трогал. Настойчиво трогал эту девушку.
Это игры у них такие? молча недоумевала Юкина, взвалив на лопату себя всю.
Но женский голос утратил надежду, ты говорил, я здесь ради мамы
Ради мамы? переспросил со смешком. Извини, я ошибся: ты здесь ради папы.
Какого
Ну же. Иди к папочке!
Полка едва не уронила челюсть на босы ноги. Это же Савелий. Принц!
Знаешь, а мне даже нравится, как ты сопротивляешься. Это так заводит, подошёл вплотную к дрожащей незнакомке. Ты бы себя видела. Ты такая
Пожалуйста, она всё поняла. Она сдалась.
Тебе понравится. Я обещаю, руки соскользнули с плеч на талию. Пальцы обхватили пуговицу её джинсов.
Но ты же Мама Мама умерла? лепетала, чтобы голос просто звучал. Чтобы было ещё что-то, кроме его голоса.