Промышленность как главная цель
Германский уголовный кодекс признавал шпионаж, только когда дело касалось военных секретов, в случаях промышленного шпионажа могло быть применено максимальное наказание в виде одного года заключения, что облегчало в некоторой степени работу советской разведки.
Одним из первых дел о промышленном шпионаже был процесс Кнепфле, в котором отразились все особенности методов советских спецслужб в Германии того времени. Главой и казначеем группы был Ганс Барион, сотрудник центрального комитета коммунистической партии. Его главным агентом на юго-западе был Карл Кельцер из местной организации коммунистической партии в Дюссельдорфе. Кельцер в свою очередь поручил рабочему Альберту Кнепфле, секретарю коммунистической ячейки в Аувайлере, проводить операции в Леверкузене, где размещался один из заводов концерна «И.Г. Фарбен». Рассматривая это поручение как партийное, Кнепфле обратился к пяти или шести рабочим, как коммунистам, так и сочувствующим партии, за информацией о секретных технологиях, образцах и планах. Добытые материалы поступали к Кельцеру, а от него через Бариона к русскому начальнику. Не делалось никакого секрета из того, что Россия была получателем шпионских донесений, напротив, этот аспект работы широко и откровенно обсуждался всеми участниками. Сколь велик был интерес России к химической промышленности Германии, видно из того факта, что одновременно с группой Кнепфле на заводах «И.Г. Фарбен» в том же Леверкузене появилась еще одна, которой руководил бригадир Георг Херлофф. Он сам собирался поехать в Россию и обещал хорошую работу техникам и рабочим. Херлофф собирал информацию и передавал ее советским представителям. Активность такого рода не могла долго оставаться в тайне, и в начале 1926 года было арестовано около двадцати человек. Их судили в мае того же года, и они получили мягкие наказания: от трех месяцев до одного года.
Связь коммунистической партии с советскими спецслужбами стала ясной во время суда над Вилли Киппенбергером, братом Ганса, будущего руководителя коммунистического подполья. Лишенный твердых убеждений, молодой человек побывал в отрядах Эрхарда, но к середине двадцатых годов попал под влияние брата-коммуниста. Он нашел работу на химическом заводе в Биттерфельде, где копировал секретные планы и передавал их Гансу. Разоблаченный и арестованный, Вилли Киппенбергер в октябре 1926 года был приговорен к четырем месяцам заключения.
До революции химический завод «Сольве» в Бернбурге, пригороде Дессау, имел отделение в Москве. Русский филиал был национализирован в 1918 году, и теперь его собирались модернизировать в рамках первого пятилетнего плана. Москва решила сманить с завода «Сольве» старого и опытного химика, которому были известны все новые технологии, чтобы он возглавил русский завод. Лури, московский агент, вошел в Гамбурге в контакт с господином Мейером с предложением занять пост главного управляющего филиала завода «Сольве» с окладом 5 тысяч рублей в месяц, бесплатной квартирой и 4 тысячами 500 рублей на дорожные расходы. Со своей стороны Мейер должен был выдать своим потенциальным русским нанимателям коммерческие и технические секреты «Сольве». Перед отъездом в Россию он попытался убедить других помочь ему в разведывательной работе. После доноса его арестовали, судили и приговорили к четырем месяцам тюремного заключения.
В октябре 1930 года частное сыскное агентство заводов Круппа в Магдебурге задержало инженера Калленбаха и обнаружило у него в портфеле секретные документы, описание патентов и чертежи новых машин. В ходе расследования было установлено, что Калленбах и два других инженера передавали важную информацию своему бывшему начальнику, который собирался в Россию. Калленбах тоже готовился уехать в Москву через пару недель. Приговор был обычным четыре месяца Калленбаху и еще меньшие сроки остальным.
Эта форма шпионажа стала обычной. Так, например, русский инженер Федор Володичев, который работал на заводах «Сименс» и «Хальске», снабжал микрофонами и телетайпным оборудованием отдел торгового представительства, ему помогали двое молодых немецких инженеров. «Чертежи, найденные у Володичева, отражали последние достижения в телеграфии и представляли громадную ценность для немецкой индустрии», отмечал эксперт на судебном заседании. Но тем не менее суд оказался снисходительным и приговорил Володичева к одному месяцу и десяти дням.
Инженера Вильгельма Рихтера, работника цементного завода «Полисиус» вблизи Дессау, советские представители уговорили передать секретные планы и чертежи для завода, который должен был строиться около Москвы. Рихтер стал часто ездить в Москву и, наконец, прекратил работу в Германии. После его отъезда была обнаружена пропажа секретных бумаг. В январе 1931 года Рихтера арестовали. В сентябре 1931 года Карл Либрих, химик научно-исследовательской лаборатории в Эберфельде, член КПГ, был осужден на четыре месяца за промышленный шпионаж. В Ротвайле трое рабочих Роберт Мольт, Юлиус Шетцле и Адольф Кох пытались завладеть промышленными секретами по изготовлению химических волокон и пороха для таинственного Георга, агента из Штутгарта. Шарлотта Ланд, сотрудница химического завода в Берлине, собирала секретную информацию о химической и металлургической промышленности. Ее арестовали и судили в марте 1932 года. Для военных целей компания «Телефункен» изобрела ранцевый телефон, это было серьезным, до сих пор неизвестным делом. Один из работников фирмы «Телефункен», некто Зайферт, передал фотографии и образцы советским экспертам еще до того, как начался массовый выпуск продукции. Образцы новых коленчатых валов, произведенных фирмой «Рейнметалл», стараниями рабочих попали в руки советских спецслужб в самом начале их производства.
В деле Липпнера, которое слушалось в Берлине в 1931 году, торговое представительство оказалось в центре внимания. Австрийский инженер Липпнер был нанят представительством в Берлине для исследований в области горючего. Действуя от имени представительства, человек, назвавшийся Глебовым, вел с Липпнером переговоры и подписал контракт. Через несколько месяцев Глебов настоятельно потребовал от эксперта выдать секреты в области очистки бензина на заводе компании «И.Г. Фарбен» в Фридрихсхафене. Липпнер немедленно оставил представительство и потребовал от него предусмотренную контрактом сумму в 9 тысяч марок. В своем ответе торговое представительство сообщило суду, что Глебов им совершенно незнаком и что документы, подписанные этим человеком, не имеют никакой силы. Глебова так и не нашли, а его помощник, которого вызвали в суд как свидетеля, спешно уехал в Россию.
Поворотным пунктом стало дело Штеффена Динстбаха в 1931 году. До этого общественное мнение в Германии, формируемое министерством иностранных дел, было склонно рассматривать советские шпионские дела как отдельные эпизоды, не обязательно связанные с политическим курсом СССР, который с 1926 года считался дружественной страной. Когда взорвалось дело Штеффена и размах и разветвленность шпионажа стали известны всем, не осталось места для сомнений и самодовольства. Стало очевидно, что Советский Союз, используя дружественные советско-германские отношения, развернул разведывательную деятельность в громадных размерах. И чем более «дружественными» становились отношения между двумя странами, тем глубже проникал советский шпионаж.