Что до соляных копей в Страссфурте то мог ли кто сейчас, на двенадцатом году пролетарской революции, вообразить, что наследники дружественной СССР Веймарской Германии будут сотнями клепать в этих самых соляных копях реактивные самолёты-снаряды и баллистические ракеты для обстрела враждебного Лондона? А делаться это будет руками тысяч советских военнопленных, чья общая на всех судьба упокоиться в братских могилах, обыкновенных ямах, вырубленных в толще пластов того самого кристаллического хлористого натрия, которому и посвящён сегодняшний наш урок?
Голос учительницы выводит меня из раздумий.
Давыдов! Повтори, что я сейчас прочитала!
Сборочный завод ракет «ФАУ» простите, залежи каменной соли в Германии находятся близ города Страссфурт!
«Химичка» (она же преподаёт нам и физику и естествознание) недоумённо хмурится.
Какие ещё ракеты? Приключенческих книжек, что ли, начитался? Замусорили библиотеку фантастическим хламом, житья от него нет
Меня так и тянуло заявить, что упомянутый «фантастический хлам» находится там с прямого указания уполномоченных сотрудников некоего ведомства, обозначаемого четырёхбуквенной аббревиатурой. Но, разумеется, я благоразумно промолчал: всё равно ведь не поверит, а предъявлять в качестве аргумента «Аэлиту», украшенную грозным лиловым штампом, было бы верхом легкомыслия.
Ступай-ка ты, Давыдов, к доске. огласила приговор педагог. Посмотрим, хватило ли тебя на то, чтобы повторить материал прошлого урока Чем мы занимались, поведай классу!
Я тяжко вздохнул и, сопровождаемый сочувственными шепотками товарищей по несчастью, поплёлся по проходу между партами.
Тропинка просочилась сквозь кустарник сплошь чёрные, лишённые листьев, сырые после утреннего дождя прутья и вскарабкалась по невысокому откосу на обочину шоссе. Справа от нас, если пройти примерно полкилометра, ответвляется вправо грунтовка, выводящая в обход кленовой рощи к знакомым воротам с надписью «Детская трудовая коммуна имени тов. Ягоды». Мы же воспользовались знакомой мне тропкой на задах «особого корпуса» помнится, как раз по ней выводил меня для беседы тет-а-тет Гоппиус, и по ней же я не раз выбирался с территории коммуны, не желая попадаться кому-то на глаза. Например, когда ещё в августе отправлялся на встречу с «дядей Яшей», да упокоит бог Авраама, Исаака и Иакова его мятежную атеистическую душу
В противоположную сторону шоссе убегало к невысокой гряде холмов, у основания которой змеилась тощая речушка. До перекинутого через неё бревенчатого моста было отсюда километра полтора, а справа, там, где рыжел в пожухлой траве съезд, стояли возле воды фургоны, паслись лошади, мелькали пёстрые женские юбки и доносился собачий брёх.
Это же цыгане! ахнула Татьяна. Целый табор! Давайте подойдём, посмотрим, а?
Мы отправились на прогулку после обеда, когда выяснилось, что плановые занятия в «особом корпусе» отменяются. Как всегда, никаких объяснений не последовало помощник Гоппиуса просто поставил нас в известность, посоветовав провести свободное время за «самоподготовкой». Спецкурсанты, обрадованные внезапно привалившим счастьем, разлетелись по территории ловить один из редких сухих, не слишком холодных ноябрьских деньков. Я собирался последовать их примеру, когда ко мне подошла Татьяна и предложила прогуляться. В глазах её была непреклонность пополам с укором «попробуй только отказаться!» Я и сам догадывался, что объяснения не избежать и принялся лихорадочно выдумывать какое-нибудь срочное дело, когда на помощь мне пришёл Марк.
Вот что значит настоящий друг! Он, как ни в чём не бывало, заявил: «Вижу, вы в лес собрались? Ну, так я с вами..» всем своим видом демонстрируя, что отказ не принимается. Татьяна сразу потускнела, недовольно пожала плечиком, но пошла вслед за нами, к знакомой дыре в проволочной сетке, заменяющей «особому корпусу» забор.
И вот цыгане, да ещё цельный табор! Признаться, я не люблю цыган, никогда не знаешь, чего от них ждать. К тому же, в детстве имел место один неприятный эпизод, когда впрочем, это неважно. У моей спутницы, наоборот, к «ромам» отношение самое, что ни на есть, трепетное после того, как она сопливой девчонкой была взята в табор и спаслась от неминуемой голодной смерти, собиравшей тогда обширную дань по всему Поволжью. И, конечно, главное именно во время её житья с этим кочевым народом в ней открылись те необычайные способности, что привели её в итоге в программу доктора Гоппиуса. Понять бы ещё, благодарить за это, или вовсе даже наоборот?..
Марк приложил ладонь козырьком к тюбетейке и принялся с видом первооткрывателя рассматривать цыган. Я молчал, не желая затевать спор. В конце концов, если хочется ей пообщаться с цыганами пусть себе! Извечных цыганских штучек с гипнозом и заговариванием зубов я не опасался ещё в той, прежней жизни имел случай убедиться, что на меня всё это действует слабо, да и наука учителя Лао приучила нас к самоконтролю. Что до опасностей иного рода, то сзади, за поясом, ждал своего часа «браунинг». Да и не та публика ромалы, чтобы опасаться их всерьёз здесь, в сравнительно мирном 1929-м году, в окрестностях украинской столицы, на обочине шоссе, по которому нет-нет, да и проезжают то в одну, то в другую стороны, автомобили и скрипят короткие, на три-пять телег, обозы местных чумаков.
Ладно, если хочешь, пошли. согласно кивнул я. Только уговор: на всё про всё не больше часа. Мне ещё перед ужином надо зайти в библиотеку, и не хотелось бы упрашивать Клаву отпирать дверь
Табор расположился недалеко от съезда с шоссе, там, где огрызок грунтовки упирался в низкий берег реки. Здесь, надо полагать, был устроен водопой для лошадей проходящих мимо обозов и стад, которые перегоняли в город, на бойни.
Мужчины выпрягали лошадей, заводили их в реку, давая напиться; в стороне уже дымили костры и хлопотали возле исходящих паром казанов цыганки, а мальчишки наполняли овсом полотняные торбы и цепляли на мокрые после водопоя лошадиные морды. Фургоны, однако, никто не разбирал; не делали попыток ставить шатры или ещё как-нибудь устраиваться на ночлег. Видно было, что они здесь не задержатся дадут отдых лошадям, сами пообедают и дальше, «за цыганской звездой кочевой», как написал когда-то Киплинг и споёт спустя полвека с лишним с широкого экрана Никита Михалков
В общем, табор жил своей кочевой жизнью, никак не связанной, вроде бы, с прохожей, проезжей или просто любопытствующей публикой. На нас, тем не менее, обратили внимание. Сначала это были две здоровенные косматые псины на нас с Марком они посмотрели недоверчиво, рыча и демонстрируя жёлтые слюнявые клыки, а вот к Татьяне чуть ли не кинулись подлизываться с радостным повизгиванием. Потом из-за фургонов появилась кучка детишек, возглавляемая дорожной тёткой лет пятидесяти, в многослойных пёстрых юбках и столь же многослойных ожерельях из цветных камушков, стекляшек, и бисера на шее и целой россыпью массивных, кажется, позолоченных колец с яшмой, агатом и бирюзой. Она цыкнула на собак и с ожиданием уставилась на пришельцев, переводя взгляд чёрных, как греческие маслины, глаз, с меня на Татьяну и обратно, напрочь игнорируя Марка. Я покосился на спутницу ну и что она теперь будет делать?
Прояснить этот вопрос нам не дали. Не успела Татьяна поздороваться (мы с Марком знали, что она немного владеет влашским диалектом цыганского языка, распространённого на Украине), как из-за спины матроны выскочила ещё одна женщина гораздо моложе, лет не больше двадцати пяти, не в пример субтильнее, и не столь обильно увешанная побрякушками и протарахтела, обращаясь ко мне, вечное цыганское «А позолоти-ка ручку, красивый, всю правду расскажу!»