Я рад, когда со мною говорят, ответил я.
Я хотел бы рассказать ей откровенно о том, сколь беспомощным еще ощущаю себя, но подходящие слова не приходили мне на ум. Люди вокруг бесцеремонно меня разглядывали: газеты в погоне за сенсацией уже сделали свое дело, познакомив читателя с историей Гимпеля. Пока я находился в заключении, обо мне никто ничего не знал. А теперь другое дело. У причалов нью-йоркского порта находилось сто пятьдесят американских репортеров. Правда, перехватить меня им не удалось. Тогда в ход пошли телеграммы со всех концов света с предложениями об интервью. У меня не было никакого опыта общения с газетами и издательствами. Мне хотелось покоя.
Выйдем на палубу? предложила дама, имени которой я не знал.
Я не против, проговорил я.
Я не знаю, осознавала ли она, что для меня значила прогулка с дамой по палубе, возможность разговаривать с ней, ожидать, когда она рассмеется, вдыхать запах ее духов, чувствовать ее рукопожатие.
Утром я посмотрел в зеркало и увидел, что здорово постарел. Седой как лунь, лицо бледное, кожа плотно обтягивала скулы. По свидетельству о рождении мне было сорок пять лет, в зеркале же я видел отражение человека значительно старше.
Вы мистер Гимпель? обратился ко мне один из штурманов «Италии». Сегодня после обеда мы прибываем в английский порт Плимут. Английские газеты осаждают нас просьбами предоставить им возможность получить от вас интервью. Даете ли вы на это свое согласие?
А это обязательно? спросил я.
В ответ он лишь пожал плечами.
Хорошо, сказал я, поняв, что дольше не смогу уклоняться от назойливых репортеров.
Мы встретились в салоне для курения. На пресс-конференции присутствовали многие служащие «Италии».
В газетных сообщениях потом будет сказано, что я возвращался на этом корабле в Европу. Проезд оплатило американское правительство. Вот и все. О том, что мне было предоставлено место по туристскому классу (самому дешевому), речи, конечно, не будет.
Поскольку в многоместной каюте было очень шумно, я обратился к одному из помощников капитана с просьбой предоставить мне другое место. При этом по въевшейся в меня привычке произнес:
Нельзя ли перевести меня в другую камеру, сэр?
Он улыбнулся:
Камер у нас нет. Может, сойдет другая каюта?
Он пожал мне руку, и мы выпили с ним по рюмке водки.
Что же касается самой пресс-конференции, то английские репортеры были не столь назойливыми, как их американские коллеги.
Хорошо ли проходило плавание?
О да, ответил я.
Бывали ли вы прежде в Англии?
Конечно.
Ваше мнение?
Прекрасная страна.
А какое впечатление произвели на вас англичане?
Очень симпатичные люди.
Ненавидите ли вы Америку?
Собственно говоря, нет.
Я решил ничего не говорить, отделываясь общими фразами, тем более что не знал, можно ли уже рассказывать им о своих былых делах или по-прежнему надо молчать. Поэтому даже самые искусные репортеры ничего от меня не добились.
Впрочем, в Плимуте были не только представители английских средств массовой информации, но и какой-то немецкий репортер, прилетевший туда по случаю пресс-конференции. Он начал преследовать меня еще до того, как мы прибыли в Англию. Чуть ли не каждый час меня вызывали в радиорубку для ведения с ним переговоров. И я с ужасом думал о том, что же ожидает меня в Гамбурге.
В заключение пресс-конференции мне были заданы еще некоторые вопросы.
Доставляло ли вам удовольствие быть шпионом?
Никоим образом.
Были ли вы членом нацистской партии?
Нет.
Хорошо ли вы знали Гитлера?
В ответ я даже рассмеялся. Вот как себе представляют шпионов эти люди! Я был солдатом, как и другие мои соотечественники, разве только на другом, дьявольском фронте. И я не пошел на него добровольцем. Все мы служили у одного и того же ужасного хозяина войны.
Ожидают ли вас родители?
Нет.
А жена?
Тоже нет.
Куда вы думаете направиться?
Пока еще не знаю.
Всего доброго, пожелали мне наконец репортеры
До Гамбурга оставалось всего несколько часов хода. Мне хотелось сойти на берег незамеченным. В этом мне помогли помощники капитана. Не остался в стороне от моей затеи и Красный Крест. Немецкой студентке, возвращавшейся домой, был задан вопрос:
Не согласились бы вы минут десять изображать фрау Гимпель?
По боковым сходням я покинул «Италию» под руку с нею. Необычная супружеская пара никому не бросилась в глаза. Лишь одна фотокорреспондентка успела сделать несколько снимков. Таким образом мне удалось избежать основной головной боли и сесть в машину Красного Креста. На ней я и был доставлен в лагерь для перемещенных лиц во Фрид-ланде.
Я снова на родине. Мне были выданы паспорт возвращенца и некоторая сумма денег. Чтобы я немного пришел в себя, меня на несколько недель направили в дом отдыха в Марксцелле небольшом местечке в Шварцвальде.
Ярко светит солнце. В свои права вступило позднее лето. По утрам в шесть часов я обычно направляюсь в лес. Люди дружественно приветствуют меня. По вечерам я сижу в ресторане «Марксцелльская мельница» и поглощаю форель, запивая ее мозельским вином. Вокруг тишина и покой. Большинство отдыхающих уже разъехалось. Некая дама из Карлсруэ восстанавливает свои силы после операции. Владелец кафе, парикмахер из Бонна и какой-то строительный подрядчик не знают, как убить время. Я уже начинаю привыкать ко всем этим людям.
На земле царит мир. Война давно закончена и осталась в прошлом
Совершенно неожиданно у меня появилось желание описать свою историю, желание приоткрыть занавес с той части войны, о которой известно очень мало.
Я захотел изобразить безмолвную войну, в которой мне пришлось в течение долгих лет принимать довольно активное участие и которая едва не возвела меня на эшафот.
Следуя своему желанию, я расскажу, как было все на самом деле, как страдали и умирали вовлеченные в войну люди.
Моя история история агента номер 146 абвера, вошедшего позднее в Главное управление имперской безопасности, отражает время, которое никогда не должно повториться.
История эта, источающая ледяной холод, не только интересна, но и поучительна.
Она началась в Берлине в 1935 году, через два дня после того, как мне исполнилось двадцать пять лет. Я был радиоинженером. В Германии в то время уже полным ходом шло «оздоровление нации», сопровождавшееся многочисленными маршами и занятиями по строевой подготовке. Я же получил приглашение на работу в Перу: тамошняя немецкая фирма подыскивала молодого сотрудника в радиоотдел и остановилась на мне. Оставалось только получить разрешение управления призывного района.
О Южной Америке я мало что знал. Мне было лишь известно, что там очень жарко, что в тех краях растет кофе, а женщины разъезжают в громадных машинах и сказочно одеваются. Примерно в таком же духе высказался в беседе со мной и капитан из призывного управления.
Вы еврей? спросил он.
Нет.
Тогда почему вы хотите покинуть страну?
По деловым соображениям. К тому же я намерен как можно лучше овладеть испанским и английским языками. Да и зарабатывать там буду весьма прилично.
Капитан, расхаживая возбужденно по комнате и покачивая головой, демонстрировал мне свою власть. После долгих размышлений он сказал наконец:
Хорошо. Я вам верю. Можете ехать, если выполните два условия. Прежде всего вы должны дать клятвенное обещание, что не откажетесь от немецкого гражданства.
А каково второе условие, господин капитан?
Сразу же по прибытии в страну вы должны доложиться в немецкой дипломатической миссии в Лиме.
Слушаюсь!
Валютное управление дало мне разрешение на вывоз десяти марок в качестве карманных денег. Проезд до Лимы был оплачен экспортно-импортной фирмой «Бюргер». Через Париж я выехал в Нормандию и сел в Ла-Рошеле на борт океанского лайнера «Орбита». Никогда более в своей жизни я не путешествовал столь беззаботно и весело.