Казалось бы — вопиюще, недопустимо, опасно для жизни! Но вглядевшись в происходящее на платформе, я понял, почему дикие не бросаются на борьбу с огнем.
По живому коридору из закованных в броню, шлемы и дыхательные маски наемников брели люди. Кашляя от дыма и выкрикивая злобные ругательства, целая цепочка ополченцев и обыкновенных жителей Безымянки следовала к дальнему концу перрона. Кто-то пытался прорваться через заградительный барьер и получал жестокие удары прикладами, кто-то просто обреченно топал, опустив голову и прикрыв рукавом лицо. Отдельной группой вели детей.
— Пленные, — сказал я Еве. В горле запершило от дыма. — Гкх-гкх… Город все же прорвался на Гагаринскую. Потеряли вагон, но оккупировали станцию.
Ева хмуро посмотрела в промежуток между колоннами и ничего не ответила. Просто развернулась и пошла дальше в глубь темного туннеля.
Ко мне вдруг пришло осознание. Даже не пришло, а упало и окончательно придавило прессом страха. До этого момента происходящее казалось не полностью реальным: вроде бы все было взаправду, но события пролетали так быстро, что мозг не успевал их переварить и толком испугаться. А теперь перед глазами пронесся калейдоскоп: не закончивший фразу Натрикс с брызнувшим фонтанчиком крови, неловко сковырнувшийся на рельсы подстреленный мужчина, в безумии бежавший от поезда и матерящийся на родном языке Сулико…
В ушах застыли дробные отзвуки выстрелов. И еще… пронзительный звон той пружины, что лопнула внутри во время драки с Эрипио.
Мир менялся. Стремительно и неукротимо.
И я менялся вместе с ним…
— Орис, ау! Ты чего завис? — окликнул Вакса.
Я поморгал, отгоняя видения, и глубоко вздохнул, чтобы сердце немного угомонилось. Бух-бух-бух! Вот ведь как мотор-то разошелся.
— Гагаринскую захватили, — сказал я, хотя пацан и так уже все увидел и понял. — Сюда теперь не сунуться. Придется уходить дальше, в глубь Безымянки.
— Если городские пробили оборону, то они на одном месте не задержатся, — резонно заметил Вакса.
— Наверное. Пошли, а то отстанем и заплутаем. Здешних катакомб я не знаю.
Мы поспешно догнали Еву, ориентируясь на скользящий луч фонарика, который светил уже заметно слабее. Скоро нужно будет менять батарейки. А также пополнять запасы питьевой воды, провианта, боеприпасов… Оседлая жизнь на Вокзальной осталась в прошлом. Впереди было скитание, о котором то и дело упоминала Ева во время наших бесед.
Вместо того чтобы укрепить шаткое равновесие, Город и Безымянка столкнулись друг с другом — жестко, больно, с хрустом. Проломили хрупкий лед, как два тяжеловесных варвара, и с головой ушли под воду.
Будут стычки, грабежи, болезни и голод.
Будет смерть.
Холодное все-таки слово — смерть…
По мере продвижения в глубь туннеля становилось прохладнее. В воздухе появился еле ощутимый душок запустения. Это был даже не конкретный запах гнили или затхлости, это скорее воспринималось на уровне подсознания. Ряд ассоциаций — тихо, темно, влажно, стыло, — и в голове готова нехитрая картина «Пустота».
Наконец, перебравшись через целую груду каменного крошева, Ева остановилась и обронила:
— Здесь передохнем.
Я поежился. Ну и местечко она выбрала для привала: тесный подземный карман с сочащейся изо всех щелей грязной водой, провалившейся потолочной балкой, торчащими прутьями ржавой арматуры и раскисшим месивом под ногами. Интерьер тоже не отличался роскошью: перевернутая вверх дном дрезина с ручным приводом, моток кабеля в углу, прогнивший насквозь каркас, в котором угадывался труп масляного радиатора.
— Клёвый склеп, — фыркнул Вакса. — Уже можно сдохнуть или сначала пожрем?
— Он всегда такой? — равнодушно поинтересовалась Ева, проверяя каблуком прочность днища дрезины.