Мы уже катим по нашей земле. Суздальских охранников дядька отпустил домой. Написал князю и воеводе письма, извинился, что не можем поблагодарить лично, но, по выздоровлению батюшки обещал обязательно заехать. Охранников попросил рассказать всё, что случилось. А мы продолжаем свой путь домой. Батюшка едет только на телеге с женщинами, мы с дядькой за ними. Также, ночами дежурим, охраняем сон наших друзей и близких, а днём отсыпаемся. Только, когда спать уже невмоготу, бегу вперёд обоза, потом возвращаюсь, потом опять вперёд. Разминаться негде, мышцы занемели, вот и нужна разгрузка.
К батюшке память так и не пришла. Он смотрит на нас с дядькой, видимо, пытается что-то вспомнить, и не может. Когда мы с дядькой идём сзади его телеги, он смотрит на нас, морщится, щурится, но, память не приходит. И, видимо, от этого он сильно переживает.
Один раз, когда мы остановились на ночёвку, нас всех накормили и мы готовили коней к нашему дежурству. У дядьки такая система, что охрана охраняет, дежурит у коней, у костра, а мы издали наблюдаем за нашим обозом. И сидим на конях скрытно. Дядька говорит, что это лучший способ не прозевать нападение. Так вот, пока я снаряжал коня, увидел девицу, которую мы спасли с батюшкой. Вернее, у девицы голова замотана платком, а я увидел лишь её глаза, они смотрели на меня и это было так неожиданно и удивительно. Как только глаза увидели, что я их заметил, они внезапно исчезли. Я опешил! Никогда не думал, что глаза могут обладать такой силой. Я был смущён, ошарашен. Вот тебе раз, думал я. Это же как выстрел стрелы. Глаза больше не появлялись, дядька позвал меня ехать, я оглянулся на то место, где были глаза, там были женщины, которые выхаживали моего батюшку. Ну, ладно, глаза и глаза, подумал я, эка невидаль. Дядька на меня как-то странно посматривал, я даже немного вспыхнул внутри себя, надо же так. И потом всю ночь, пока охраняли покой нашего обоза, думал об этих глазах и злился на себя, что есть что-то, что может меня так встревожить.
С нашими новыми друзьями я, особенно, не общался, шесть женщин и один мальчик. Мальчику только семь лет, и он больше крутился около нас. А женщины долго жили в мусульманской стране, привычка закрывать лица осталась. С мужчинами не общаются, исключением был только батюшка, они его опекали. Стол у нас был общий, основные горячие блюда готовились вечером после привала. Да, готовили и накрывали на стол женщины. Они с первого дня взяли на себя эту обязанность, и так продолжалось дальше.
Старшую звали Александра, младшую, её дочь Елена, а остальных я даже ещё не знаю. Как только подхожу к батюшке, они сразу отходят и никогда не разговаривают. Готовят молча, на стол накрывают молча, убирают со стола молча. Охранники смеются, что из них выйдут идеальные жёны. Вот я опять подошёл к батюшке, пробую с ним разговаривать, а женщины сразу отошли и издали смотрят, что может быть мне что-нибудь нужно.
У батюшки хоть голова дергается сейчас меньше. Видно, что ему нравится наше общество, он много смеётся, но разговор с ним не идёт, он сразу начинает замыкаться и хмуриться. Но, много смотрит на меня и на дядьку, словно перебирает свою память. Долго и внимательно смотрит, потом морщится и отворачивается. А потом долго смотрит на какое-нибудь дерево или в небо, высоко запрокинув голову.
А вот глаза меня тревожат постоянно. Но, только они увидят, что я заметил взгляд, сразу исчезают. Все женщины в платках, даже рот закрыт, одни глаза. Они кушают отдельно, но, и батюшка с ними. Вот с ним они разговаривают, смеются, шутят. И батюшка с ними разговаривает. Но, как только кто-нибудь к ним подходит, разговор прекращается и женщины сразу закрывают лица платками и отходят. Вот и пообщайся с ними. Дядька только улыбается, а на мои вопросы, как же общаться и с батюшкой, и с женщинами, он отвечает, что такие болезни только время и любовь лечат.
Так оно и выходило, дней через двадцать нашего пути и нашего общения с ними, женщины уже не уходили, когда к ним подходили или я, или дядька. Даже отвечали на некоторые вопросы, которые мы им задавали, уже не отворачивались от нас и не закрывали лица. Батюшка тоже осмысленно отвечал на вопросы, правда, коротко, но, и это уже успех. Уже ходил с нами поить лошадей, вечером насыпал им зерна в мешки.
Того коня, которого он мне подарил перед лагерями, похлопывал, чистил щёткой. А один раз, когда мы переправлялись вброд через реку, вскочил на него без седла и поскакал вдоль речки, поднимая фонтаны брызг. Он был восторжен, возбуждён, смеялся и что-то кричал, подгоняя коня. Женщины вначале испугались такому его поступку, а потом стали смеяться ему в ответ, подзадоривая его и махали ему платками. Мы с дядькой даже опешили от такого взрыва чувств, переглядывались и пожимали плечами. А потом стали сами кричать и смеяться.
Я вскочил на дядькину лошадь и поскакал за отцом, тоже поднимая фонтаны брызг. Мне, конечно, было страшновато отпускать батюшку далеко от нас, мало ли что. Но, я боялся его испугать своими действиями, просто скакал по воде, не приближаясь и не отдаляясь. Батюшка остановился, повернулся ко мне и стоял, смотря на меня. Он улыбался как всегда, каким я его привык видеть ещё до этих событий. Соскочил с коня и подошёл ко мне. Я тоже соскочил с лошади, подошёл к нему и остановился.
Батюшка долго смотрел на меня, внимательно, как бы изучая, потом подошёл, обнял и заплакал. Мы с лошадьми стояли по щиколотку в воде, без сапог. Когда батюшка успокоился, отстранился от меня и только сказал как же ты вырос, сынок. Обнял меня за плечо, посмотрел на мои босые ноги и сказал, что вода холодная, нужно идти. К нам уже скакал дядька с нашими сапогами.
Он, конечно, понял, что у батюшки вернулась память. Когда подскакал к нам, соскочил с коня, и они обнялись. Их дружбе даже не сосчитать сколько лет. Ходили вместе в походы, воевали, только батюшка потом перешёл на строительство крепостей и укреплений, а дядька даже стал тысячником. В войске это очень высокий чин. В одном из боёв они попали в засаду, и дядька был сильно ранен. Когда мы раньше купались в реке, на его шрамы было страшно смотреть, всё тело исполосовано. И вот они встретились снова. Мы шли до обоза пешком, держа в поводу коней. Батюшка рассказывал, что с него, как будто камень свалился, который давил всё его сознание, его Я. А сейчас камень исчез, просто исчез. И он стал тем человеком, которого мы все знаем и любим.
Батюшка подошёл вначале к женщинам, которые радостно ему улыбались, у всех глаза на мокром месте, он их всех обнял, целовал и смотрел, как будто заново знакомился. Потом обошёл всех, кто был с обозом, они все его старые друзья, дети его друзей. Мы все были очень рады. Дядька сказал делать привал, Солнце катилось к закату, конечно, привал немного раньше, но, ничего страшного.
Пока женщины ставили казан и готовили ужин, мы занялись лошадьми, всадник всегда должен вначале ухаживать за лошадью, а потом заниматься собой. Батюшка был с нами, занятия лошадьми ему привычны с детства. Его, как и меня, в пять лет посадили на коня. Я видел, с каким удовольствием он чистит щёткой своего коня. Говорит, что теперь он будет ехать только верхом.
Ужин прошёл, как праздничный обед. Дядька достал из запасов сладости, всё равно где-то через пять дней дома будем. Все смеялись, шутили, было видно, что все счастливы, что батюшка выздоровел. Женщины сидели со всеми вместе, также шутили, смеялись. Я смотрел на них и только удивлялся, как же люди могут искренне радоваться выздоровлению, освобождению других людей, радоваться возвращению в семью мужа, возвращению сыну батюшки, возвращению друга и просто человека.