Алюминиевая бочка, несомненно, была пустой. Турок ударил по прицепу — результат оказался тем же.
— Маму их,
папу, сестер и братьев, деда, прадеда, — педантично перечислил он, — гёт сыктым, сука рваный! Зачем мы тут сидим, а?! Швед, зачем? Ты знаешь?! —
Ахмет подошел так стремительно, будто собирался двинуть его прикладом, но на последнем шаге уронил автомат и, обняв Сергея, уткнулся ему лицом в
плечо. — Я не знаю, — глухо проговорил он. — Я уже прощался. Два раза успел. А ты, дал ярак!.. Ты зачем первый стрелял? Могли просто сидеть. Могли
не волноваться.
— Фишка в том, что мы все равно волновались бы, — ответил Швед, мягко отстраняя соратника. — А когда волнуешься, нужно что-то
делать. Иначе за тебя все решит кто-то другой. А решать должен ты сам, всегда. Понимаешь?
— Хорошие слова. Но польза нет в них. Идем, — сказал
турок, подбирая свой автомат и точно таким же движением — КПК Зингера.
— Зачем он тебе? — спросил Сергей.
— Дохлый. — Ахмет продемонстрировал
темный экран с диагональной трещиной.
— Вот я и говорю: зачем?
— Ну… память, может, остался. Посмотрю, то, сё. Флеш крепкий, может остался.
Очень может. — Турок загадочно подмигнул.
— Если что нароешь, не забудь поделиться, — сказал Швед.
— Любишь чужой секрет? Тоже люблю, —
заулыбался он.
Через дорогу их встречал Пегас — страшно худой, страшно сутулый тип с выдающимся носом и фатальными залысинами. «В чем душа
держится», — это было про него на все сто процентов, начиная от голой бледной макушки и заканчивая ножками тридцать седьмого девичьего размера.
Нелепость внешнего вида Пегасу компенсировал задор, часто неоправданный.
— Не зассали у бензовоза прятаться? — громко поинтересовался он.
—
Нет, — простецки ответил Сергей. — А вы как?
— Ой, не спрашивай. То, что утром на охоте творилось, было разминкой.
— Ну это кому как, — с
сомнением заметил Швед.
— Точно-точно. Мы у гастронома на контролера наткнулись. Итакой, гнида, хитрый!.. А потом еще кровосос нарисовался, и нам
пришлось…
— Сколько потеряли? — прервал его Сергей.
— Двоих, — не моргнув, сказал Пегас.
Он повел Шведа в глубь двора — сначала было
непонятно зачем, потом стало ясно. За многострадальной горкой в виде слона лежал сталкер с оторванной левой стопой и развороченным животом.
—
Значит, вы, говоришь, зачистили… — отрешенно произнес Сергей.
— Не, ну, этого вы, конечно, сделали. И вон того.
Пегас показал второй труп в
кустах. Похоже, его накрыло в самом начале, а затем мертвое тело еще несколько раз оказывалось в зоне поражения. В общем, смотреть было не на что.
Швед отвернулся от покойника и поймал себя на том, что, кроме брезгливости, ничего не испытывает. Не было ни сожаления, ни привычного
успокоительного мотивчика на тему «мы оба стреляли, это в некотором смысле дуэль». Швед обнаружил, что длинная логическая цепочка, начинавшаяся с
мысли «этот мир жесток», сократилась до бесспорного утверждения: «Я жив, а значит, все правильно».