Следуй за ним.
– Прелестно, – сказал я, – пусть будет так. Но можно мне задать еще один вопрос, последний.
– Какой?
– Я не знаю, в какой мир вы собираетесь меня перекинуть, но почему именно в этот? Чем он вам так понравился?
– Он нам всегда нравился, – ответил касик. – Не знаю, по каким причинам, но почти все постоянные визитеры, посещавшие наш сон, были именно из этого мира. И таким образом...
– Вы хотели бы восстановить утерянные связи, – докончил я.
– Именно, – сообщил касик. – Думаю, это будет легче, чем пытаться завоевать внимание жителей мира, в котором о нашем сне не имеют ни малейшего представления.
Возможно, он даже был прав.
– В таком случае, – сказал я Клинту Иствуду, – веди меня, мой Цербер. Я следую за тобой и готов приступить к делу.
«Цербер» одарил меня взглядом, весьма далеким от дружелюбия. Примерно так же дама из общества в силу обстоятельств вынужденная проехаться на метро, смотрит на оказавшегося рядом вонючего, грязного бомжа.
Я сделал вид, будто его не заметил – вот еще, слишком много чести разным там фараонам, – и жизнерадостно добавил:
– Так мы идем?
– Идем, идем, – пробурчал страж порядка. Приязни в его голосе было столько же, сколько ее может быть в рыке голодного тигра‑людоеда, вдруг узревшего идущего по дороге в пределах досягаемости, очень аппетитно выглядящего толстячка.
После этого оставаться в зале было совсем уж неудобно и мы чинно из него потопали. Впереди валил страж порядка, потом шагал я, а замыкала шествие анимэшка. Двигалась она совершенно бесшумно. То ли в результате выучки, то ли по причине своей принадлежности к роду грез. Я попытался прикинуть, насколько она может быть нереальной, и пришел к выводу, что определить это можно только при личном контакте.
Хм... личный контакт. Однажды мне встретилась греза настолько нереальная, что ее было невозможно даже раздеть. Одежда была частью ее тела. А эта...
Стоп, вот об этом пока не надо. У меня сейчас и других забот выше крыши.
– Куда идем? – спросил я, когда мы оказались в коридоре.
– Топай, топай, – проскрипел страж порядка. – Там увидишь.
– Ну, как скажешь...
Мы шли.
Коридор, стены которого были украшены панелями из воспоминаний о всевозможных плотских удовольствиях, закончился полукруглой дверью, украшенной бляшками из кости чудо‑зверя, снабженной ручкой, сделанной из кованого концентрированного страха, отполированного до блеска бесчисленными соприкосновениями. Дверь широко распахнулась, и что‑то было в том, как она это сделала, от ленивой грации большой рыбы, наплывшей из темноты на стайку мальков, вознамерившейся сыграть с ними в старую, знакомую всему миру Игру «Сколько из вас спрячется у меня внутри?», полностью уверенной, что желающих измерить вместимость ее живота будет много, очень много.
– За мной, – сказал страж порядка
Как будто у нас был выбор? У нас? Ну да, у меня и анимэшки.
Я слегка улыбнулся.
Вот, я уже воспринимаю ее как компаньона, пусть не добровольного, но равноправного... Не рано ли? Особенно если учесть, что в реальном мире, каким бы он ни оказался, ее ждет смерть?
За дверью был еще один коридор. Он шел под наклоном, и воспользовавшись тем, что Клинт Иствуд слегка нас опередил, я вполголоса сказал:
– Эй, анимэшка, еще раз хочу предупредить...
– Не надо, – так же вполголоса сказала она.
– Но ты...
– Нет, не погибну. Все уже проверено.
– Кем?
Клинт Иствуд вдруг остановился и, повернувшись, спросил:
– Воркуете, голубки?
Улыбался он при этом весьма неприятно, и это меня почему‑то задело.
– Твое какое дело? – поневоле останавливаясь, чтобы на него не налететь, мрачно спросил я.