– Могу и думаю. Я считаю, что генерал Уэйнрайт хочет, чтобы вся экспедиция провалилась в тартарары, только бы мы с тобой были наказаны. Что ж, ладно. Я останусь дома, но если я прав и ты не вернешься, я убью его.
Она резко выдохнула, демонстрируя отвращение.
– Я вижу, что с тобой в таком состоянии без толку разговаривать.
– Правильно. Это говорит моя боль. Настоящий я отключен. Приходи, когда я снова размякну и стану удобен для манипулирования. Сделай одолжение. Нет. Либо раз и навсегда прими меня как гнусного сукина сына, либо не принимай совсем. Я не хочу двусмысленностей.
– По крайней мере, честно, – подвела она итог, повернулась и пошла в зал планирования.
Дерьмо!
Потребуется нечто большее, чем шоколадка и цветы» чтобы залатать эту брешь. А я больше не мог позволить себе шоколад и цветы. Проклятье. Проклятье. Проклятье. Проклятье.
Я поднял голову. В дверях стояла Дуайн Гродин. Ее глаза были полны слез. Она все слышала – с начала и до конца.
– Я д‑думала, вы хороший ч‑человек. Г‑генерал Ти‑релли г‑говорила, что вы х‑хороший. Но в‑вы п‑плохой. В‑вы г‑г‑грязная, в‑вонючая, г‑глупая к‑крыса. П– по‑шли в‑вы к ч‑черту.
Она повернулась ко мне спиной и потопала вслед за Лиз.
Потрясающе! Какая неприятность следующая?
Я повернулся – передо мной стоял самодовольно ухмыляющийся Данненфелзер. Он начал аплодировать. Медленно, издевательски. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Хлоп.
Пропади все пропадом. Я перестал сдерживать отвращение, насмешливо покачал головой и хмыкнул.
– А вот и старина Рэнди Данненфелзер снова пытается схватить триппер. – И хотел было с презрением отвернуться.
– Не заноситесь слишком высоко и не старайтесь казаться мужественным со мной, мисс, – произнес он игривым тоном и шагнул ко мне. Запах его парфюмерии был невыносим. – Вы ведь просто еще одна зазнавшаяся сестренка.
Он намекал на обстоятельства настолько давние, что они уже стали историей. И тем не менее это не его собачье дело. К черту! Не желаю быть просветленным. К черту самоконтроль. К черту вежливость. Я сгреб его за воротник и оторвал от пола. Прекрасное испытываешь чувство, когда совершаешь какое‑нибудь насилие. Мы были неприятно близко друг от друга, нос к носу. Достаточно близко, чтобы поцеловаться.
– Позволь кое‑что объяснить тебе, – сказал я, выплевывая слова ему в лицо. – Ты и я не можем быть сестрами. Мы никогда не были сестрами.
– И слава богу, – прохрипел Данненфелзер. – Такое облегчение для мамочки.
Он попробовал вырваться, я сжал его крепче, и он сдался, опустив руки по швам и ожидая, когда мне это надоест. Его глаза были широко раскрыты, но он не отводил их, не дрожал. Некоторое время мы с взаимной ненавистью сверлили друг друга взглядами, потом я резко отпустил его.
Данненфелзер одернул мундир и окинул меня ледяным взглядом.
– Единственная разница между нами, – фыркнул он, – заключается в том, что я не стыжусь того, кто я есть. Можете воображать себе что вам вздумается, капитан Ханжа, но то, что вы трахаете Лиз, не делает вас мужчиной.
– Разница между тобой и мной, Рэнди, – холодно сказал я, – лежит за пределами твоего понимания. Мы находимся друг от друга на расстоянии световых лет. – Тут меня взяла злость. – Начнем с того, что моя сексуальная жизнь не определяет моей сущности.
Он недоверчиво хмыкнул, но я еще не закончил.
– Ты – не более чем липкий салонный педик, подкатывающий писсуары и падающий на колени при звуке расстегиваемой молнии. И ты имеешь сверхнаглость считать, что твои тайные сексуальные пристрастия чем‑то роднят нас. Такого не может быть даже в твоих самых диких кошмарах! Пропасть между сексом в твоем понимании и истинной связью настолько глубока, что тебе потребуется пересадить мозги, чтобы понять это.