Или я их,
или они меня. Иного не дано.
Ошалевшая от свободы ракета с радостным шипением уходит ввысь. Перпендикулярно
ей по белой россыпи на черном насте, тоже шипя, но не от радости, а от ярости,
бросаюсь вперед я, и не смотря на то, то все мои органы чувств нацелены сейчас
на противника, а не на саму себя, что-то подсказывает мне, что я лечу быстрее
ракеты.
Отработанным до автоматизма движением я вырываю нож из ножен. Чуть искривленный
охотничий нож, с которым мой отец ходил в леса задолго до войны. Нож, помнящий
кровь волков, у которых еще не появились копыта, и мех белок, еще не ставших
опаснее рыси.
Я бросаюсь на Виктора, и проскальзываю у него под рукой, успев полоснуть ножом
по тонкой свинцовой ткани кажущегося таким прочным защитного костюма. Раздается
треск, совсем как от раздираемой сильными руками обычной ткани, а затем
испуганный свистящий выдох, когда нож вспарывает моему противнику бок.
Я торможу почти мгновенно, разворачиваюсь на месте, и с силой отталкиваюсь от
наста, вновь бросаясь в атаку. На мгновение его взгляд встречается с моим, и в
его глазах я читаю ужас и мольбу о пощаде. Пощады не будет! Не знаю, кого ты
позвал сюда, но я порешу их всех вот этим самым ножом. За "тройку", за погибших
друзей, за весь этот рухнувший мир!
Удар обманка в грудь, и он покупается на него, как подросток на школьной
тренировке карате. Открывает голову, пропуская нацеленный в нее удар. И я бью,
но не лезвием - со всего маху я врезаюсь в стекло шлема рукоятью ножа, кроша
стекло на сотни мелких осколков, тут же впивающихся в его лицо.
Он кричит от боли и падает на колени, пытаясь закрыть окровавленное лицо руками.
Бормочет что-то бессвязное... Что ж, теперь я готова его выслушать. У него есть
время на то, чтобы рассказать мне все, как есть - кому он подал сигнал, и что им
нужно от меня.
Я замираю с ножом в руке в полуметре от него, занеся нож для удара. Даже будь у
него оружие, в чем я, лично, сомневаюсь, он не усеет сделать и одного выстрела.
Моя реакция сейчас быстрее пули...
- Сколько их? - спрашиваю я, глядя на него сверху вниз.
Он не понимает моего вопроса - лишь елозит по изуродованному лицу окровавленными
руками.
- Не убивайте меня... - бормочет он. - Не убивайте! Я не хотел! Мне приказали!
- Сколько их? - я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более сурово и
безучастно, но мне это удается с трудом. Я уже слышу рев двигателей нескольких
снегоходов в паре километров отсюда. Они будут здесь меньше, чем через десять
минут. Сколько снегоходов может быть у отряда мародеров? Два? Три? Пять? Десять?
- Много! - выкрикивает Виктор, если его, конечно, в действительности зовут
именно так. - Я не знаю точно!
- Что им нужно от меня?! - в том, что именно от меня, я больше не сомневаюсь.
Слишком явной была реакция этого ничтожества на то, что я бегун. А как он
заинтересовался моим спутником, думая, что и он не обычный человек...
- Я не знаю!
Я бросаюсь вперед, срывая с него защитный костюм. Пусть подышит радиоактивным
воздухом перед смертью. Пусть ощутит, как гамма кванты впиваются в его тело.
Ловко орудую ножом, разрезая свинцовую ткань. Впрочем, видимо недостаточно ловко,
так как кое-где, вместе с костюмом, цепляю и его тело.
Он воет от боли и страха, и неуклюже размахивает руками, пытаясь отбиться от
меня. Один раз ему все же удается задеть своей грязной рукой мне по лицу, и
тогда я выворачиваю его локоть под прямым углом в обратную сторону. Вой
становится громче, переходя в отчаянный визг.