"Пусть всегда будет
солнце..."
Уже много позже, лет через пятнадцать после тех памятных снежинок на моем языке,
я узнала и другую песенку:
В глубокой шахте, который год,
Таится чудище - змей!
Стальные нервы, стальная плоть,
Стальная хватка когтей.
Он копит силы, лениво ждет,
Направив в небо радар.
Одна ошибка, случайный взлет,
И неизбежен удар!
А еще десять лет спустя я узнала, что удар и в самом деле неизбежен. Был ли
взлет первой ядерной ракеты случайным - я не знаю, но песня сбылась на все сто...
Все, во что ты навеки влюблен
Уничтожит разом,
Тысячеглавый убийца-дракон.
Должен быть повержен он...
Я встряхиваю головой, отгоняя навязчивые строки и воспоминания из детства. Что
со мной? Уж не вздумала ли вся жизнь промелькнуть перед моими глазами, словно
перед... Нет, не стоит упоминать ее имя, не то накличешь беду. В конце концов,
быть может это всего лишь заблудившийся человек, отбившийся от своей колонны,
или пришедший из бункера. Да и вообще, не из таких передряг выбиралась.
Вспомнить, хотя бы, ту же бойню в "тройке", или то, как в лесу, на охоте, на
меня напала стая волков.... Справимся.
Поддавшись внезапному порыву я вытягиваю вперед руку и, поймав на нее несколько
снежинок, отправляю их в рот, наслаждаясь легким холодком, поселившимся на языке.
Оборачиваю, чтобы последний раз взглянуть на моего Бомбодела. Моя задача -
доставить его на завод, и я сделаю это, даже если придется лечь здесь костьми. И
пускай Сырецкий сколько его душе угодно уверяет меня, что жизнь бегуна бесценна,
и я не имею права рисковать собой. Жизнь - моя, и мне решать, что с ней делать.
Сейчас я хочу спасти этого паренька. Спасти любой ценой. А вдруг правда он будет
тем, или одним из тех, кто прекратит войну? Или вдруг он сумеет пережить ее, и
настрогает пяток маленьких, здоровеньких детей, без третьего глаза и пятой
конечности? Для меня дети - это что-то из области фантастики. У меня есть Коля,
и слава Богу, что я родила его до войны. Теперь с полной уверенностью можно
говорить, что родить нормального ребенка мне не светит.... Пусть радиация и не
убивает нас, бегунов, по крайней мере так, как обычных людей, но все же
оказывает определенное действие на организм. И мутаций в нашем роду будет
несравненно больше, чем в роду обычного человека. В тысячи раз больше!
- Удачи, Антон. - говорю я. - И да поможет тебе Бог.
- И да поможет вам Бог. - словно эхо откликается он. Вера - вот единственное,
что у нас осталось.
Я спрыгиваю на снег, захлопнув за собой обитую свинцом дверь грузовика, и тут же
начинаю отчетливо ощущать, как в меня вонзаются сотни тысяч мельчайших гамма
квантов. Радиация... То, что убивает меня, но в то же время дает мне силу. Я
ощущаю, как мои шаги по неглубоким сугробам, наметенных на прочном насте,
становятся все более легкими и воздушными. Я едва касаюсь ногами черного снега с
белой россыпью свежих снежинок, направляюсь к одинокой фигуре в защитном костюме,
больше напоминающем скафандр астронавта. Мои чувства обостряются, откликаясь на
свежую порцию энергии, влитой в меня вездесущей радиацией. Я на секунду
останавливаюсь, чтобы прислушаться к тишине Черного Безмолвия...
Тишина не полная. Где-то вдалеке рокочет гром - гроза ушла к северу, прочь от
развалин моего города, когда-то бывшего столицей Сибири. На юге испускает свой
боевой клич сокол-мутант - мы, жители поверхности, без труда отличаем крик
здорового сокола от крика мутировавшего - у последнего он более хриплый и
каркающий.