Центром внимания, впрочем, были лошади. Одну из них предложили Блузу, но он встревоженно отмахнулся, пробормотав, что хочет «остаться верен своему скакуну», который, с точки зрения Полли, больше всего напоминал самодвижущуюся стиральную доску с дурным нравом. Но, наверное, лейтенант принял правильное решение, потому что злобенские лошади были огромными, могучими, закаленными в боях, огнеглазыми животными. Если бы Блуз попытался сесть на одну из них, то, вероятно, порвал бы штаны, а если бы вздумал потянуть за узду, то скорее всего вывихнул бы руку из плеча. Теперь с каждого седла свисала пара сапог, а на прекрасного коня, стоявшего первым в веренице, с некоторым сомнением взгромоздился капрал Шкаллот.
– Я не лошадник, сам знаешь, Три Куска, – сказал Джекрам, закончив привязывать к седлу костыли, – но тебе, черт возьми, достался отличный скакун.
– Ты прав, сержант. Его хватит на неделю целому взводу.
– Уверен, что не хочешь с нами? – спросил сержант, отходя. – Черти-злобенцы тебя еще не дочиста обрубили.
– Спасибо за щедрое предложение, сержант, – ответил Три Куска. – Но быстрые лошади скоро станут настоящим сокровищем, и уж я своего не упущу. Эти коняги окупят жалованье за три года!
Он повернулся в седле и кивнул остальным.
– Удачи, парни, – бодро сказал он. – Вы идете под ручку со Смертью, но я ее видел, и, говорят, иногда она подмигивает. И не забывайте наливать суп в сапоги!
Кавалькада тронулась с места. Три Куска со своими трофеями исчез во тьме.
Джекрам проводил его взглядом, покачал головой и обернулся к рекрутам.
– Ладно, девочки… что тут смешного, рядовой Холтер?
– Э… ничего, сержант… я просто кое о чем подумал, – сказала Кувалда, задыхаясь от смеха.
– Тебе платят не за то, чтоб ты думал. Тебе платят за то, чтоб ты шагал. Вот этим и займись.
И отряд зашагал прочь. Дождь прекратился, но ветер слегка набрал силу – он погромыхивал ставнями, задувал в обезлюдевшие дома, открывал и закрывал двери, будто искал вещь, которую «честное слово, положил вот здесь минуту назад», но искал тщетно. В Плотце не двигалось ничего, кроме ветра и огонька одной-единственной свечи, которую оставили на полу в задней комнате пустой казармы.
Свеча стояла под наклоном, опираясь на нитку, привязанную между ножками стула. Погорев еще некоторое время, она должна была пережечь нитку и упасть на пол – точнее, на выложенную из соломы дорожку, которая вела к груде тюфяков. На них лежали две старые канистры с ламповым маслом.
Сырой ночью на это понадобился почти час. А потом от взрыва в казарме вылетели все окна.
В Борогравию пришел рассвет, и была рыба.
Над лесом взлетел голубь. Он лег на крыло и полетел в направлении долины Кнека. Черная каменная глыба цитадели, вздымавшаяся над морем деревьев, была видна издалека. Стояло раннее свежее утро. Голубь, воплощенная целеустремленность, набрал скорость…
…и пискнул, когда с неба пала мгла и схватила его стальными когтями. Канюк и голубь некоторое время падали вместе, потом хищник слегка набрал высоту и полетел дальше.
Голубь подумал: «ОООООООО!» Если бы он умел связно мыслить и был чуть лучше осведомлен о том, как хищные птицы ловят голубей
Канюк достиг долины и низко закружил над крепостью. Тем временем на спине птицы показалась крошечная фигурка; отстегнув пару ремешков, она с величайшей осторожностью спустилась по ноге канюка. Добравшись до пленного голубя, человечек встал на колени и обхватил его руками за шею.