Что-то народу сегодня многовато, продолжил Никифор, оглядываясь по сторонам.
А здесь к вечеру всегда так. Какой русский после работы за воротник заложить не любит? Я вот, смотрю, вы тоже к этой касте относитесь?
Да нет, я так, случайный прохожий. День трудным у меня выдался, дай, думаю, зайду, клапана спущу.
Все так, по началу, говорят, а потом ничего, привыкают. Бывает, последнее из кармана вытряхивают, чтобы душу успокоить. Мне кажется, она у вас тоже не на месте. Что-то беспокоит её, тревожит. Я не прав?
Никифор бросил оценивающий взгляд на своего собеседника и согласился:
Действительно. Вы как в воду смотрите.
А что случилось, если не секрет? Может быть, я чем-нибудь помогу? поинтересовался Леонид Павлович. Вы не смотрите, что я больной и старый. Если покопаться, под моими сединами ещё можно что-нибудь дельное выискать.
Никифор задумался, молча сделал несколько глотков пива, зажевал рыбой, хвост которой ему любезно преподнёс всё тот же старичок, и для убедительности спросил его:
А вы кем будете?
Не понял. Уточните, пожалуйста, нисколько не сконфузился Леонид Павлович.
Ну это, по профессии.
А. Так, знаете ли, я не местный, приезжий, из деревни. Уже неделю в городе околачиваюсь, от дел крестьянских, так сказать, отдыхаю. А по профессии учитель-гуманитарий в школе, хотя давно уже на пенсии. Преподаю всё, что под руки попадётся. С кадрами на селе, сами понимаете, дефицит. Вот и стал многостаночником поневоле.
Через каких-то пять-десять минут разговор между ними пошёл уже в более доверительном ключе. На деле Леонид Павлович оказался не просто интересным собеседником, а большим знатоком человеческих душ, мастером психологии. И когда он достиг, пожалуй, самого главного проникся сутью происходящего с Никифором, он снова почувствовал в себе востребованность педагогических знаний.
Вы знаете, перебил Леонид Павлович никчемное нытьё своего теперь уже друга. Я попробую объяснить вам ситуацию на пальцах. Вы же умный человек, думаю, поймёте меня правильно.
И он углубился в повествование.
Жили у одного человека по имени Курман козёл Фимка и два барана. Один был чёрный курдючный, очень важный, другой белый тонкорунный меринос. Так и звал он их по цвету шерсти Каракой и Аккой.
Жили они дружно. Курман каждый день выводил их в чисто поле жирок нагуливать, чтобы перед соседями не стыдно было. Впереди этого небольшого стада, как и положено, шёл провокатор Фимка красивый парень, но козёл, а сзади плелись Каракой походкой от Дольче Габбана и хулиган Аккой. Подстёгивал тройку скотины всегда Курман, он и смотрел, чтобы ни одна тварь не заблудилась.
Шли они как-то по улице на выпас, а навстречу им ватага ребятишек. Стали они до Фимки и баранов задираться, камушки в них кидать. Терпел, терпел Аккой издевательства и решил показать свой неустрашимый нрав. Пригнул он голову к земле, выставил вперёд рожки и бросился в самую гущу. Те врассыпную. Смеются озорники: «не догонишь, ноги, мол, коротки». Аккой в первый раз, действительно, промахнулся, но быстро развернулся и бросился на сорванцов снова, поддав одному в зад. Тогда и разбежались мальчишки в разные стороны. А Аккой спокойно догнал Каракоя, и они вместе пошли за своим предводителем.
А что, подумал Курман, умный у меня баран оказался, надо бы его учиться направить.
Заблеяли тут Каракой с Фимкой:
Мы тоже хотим учёными стать. Мы тоже хотим, мы тоже, тоже
На следующий день снарядил скотину Курман, как на праздник, вычесал шерсть для солидности и сразу в институт повёл. Чего мелочиться? При подходе к храму науки увидел Аккой в стеклянных дверях своё воинственное отражение, нахлобучился, глаза кровью залил и бросился вперёд врага отгонять. Через доли секунды проход к знаниям был свободен и даже претензии никто не осмелился предъявить. С тех пор стали они учиться, пустые головы умом-разумом набивать. А вскоре Фимка в профессора выбился, свой институт науки открыл, Каракоя и Аккоя заместителями пристроил.
Леонид Павлович хитро посмотрел на Никифора, прищурился и пафосно заключил:
Заранее предвидя ваш вопрос «А что Курман?», отвечу: он стал почётным президентом научной ассоциации козлов и баранов, и сейчас выдвинут на соискание очень престижной премии. Кстати, движение в его поддержку уже повсеместно ширится и с каждым днём набирает обороты. Поэтому тем самым ребятишкам, которые когда-то кидали в его подопечных камни, теперь пришло время самим же их собирать.
И имейте в виду, здесь всё по чесноку. Будьте вы хоть семи пядей во лбу, а на трон победоносно взлетит именно тот, кого туда забросят властители мира сего. Это и будет их иконой, место которой далеко не в божьем храме.
А завтра, вот увидите, из этих отпрысков появятся новые горе-учителя, врачи, архитекторы, деятели науки, культуры и искусства, которые с умными лицами будут взращивать себе подобных, а может быть и хуже: воспылавших своей величественностью и недосягаемостью. По сути, это будут те же бестолковые и никчемные твари. И всё вернётся на круги своя, но только в гораздо извращённом виде. А это уже, сами понимаете, ловушка, выбраться из которой удастся далеко не каждому.
Но такого не может быть!? удивлённо воскликнул Никифор.
Вот, и я так думал, что не может, а на деле, как ни крути, выходит по-другому.
К столу неожиданно подбежала официантка и на ходу поинтересовалась:
Вам ещё или как?
Да, по одной, молниеносно ответил Никифор и снова углубился в беседу. Неужели всё неизбежно движется к своему концу? Конечно, я понимаю, что экспериментировать на людях дело не самое благородное и далеко не нужное. Но на этом противопоставлении обществу мы взращиваем монстров, уничтожающих нас же самих.
Подождите, перебил его Леонид Павлович, не ломайте заранее головой стену. Ещё не всё потеряно, а для примера послушайте другую историю. Она тоже весьма поучительная и своеобразная.
Он прокашлялся, отпил немного пива и, не притронувшись к рыбе, начал излагать уже другую историю:
Любимец детей пёс по кличке Кинг напрягал последние усилия, еле передвигая передние лапы и волоча за собой обездвиженную заднюю конечность. Какой-то лихач переехал её на своей автомашине, когда он перебегал дорогу. Водитель, конечно, видел, не мог не видеть трагедии и отчётливо слышал глухой удар маленького тела о передний бампер, но не остановился, а, наоборот, безжалостно нажал на педаль, убыстряя ход своей иномарки. Внутри салона играла музыка. Одурманенный кальяном владелец машины любовался очаровательной пассажиркой и порывался на ходу поцеловать её.
Стой! Кажется, мы кого-то сбили, в какой-то момент вскрикнула она и отдёрнула от себя навязчивую руку своего кавалера.
Но музыка затушила этот взбалмошный выплеск юной особы и машина, не останавливаясь, продолжила свой путь по ночному городу. На дороге остался лежать только Кинг с перебитой задней лапой. Он долго мучился и визжал от боли пока не нашёл в себе силы поползти в сторону жилых домов и потянуть за собой окровавленное месиво. Примерно через километр пути его след затерялся в спальном массиве мегаполиса.
Кинга нашли утром и вовремя доставили в ветлечебницу. Сейчас он с трудом передвигается по двору многоэтажного дома и на приветствия прохожих не обращает никакого внимания. В его маленькой, но гордой груди поселилось недоверие к людям. Кинг подолгу лежит под деревом и, положив мордочку на передние лапы, созерцает окружающий мир. Теперь сердце пса бьётся совершенно в другом режиме. Оно, как маятник настенных часов в пустой комнате, показывает время, которое уже никому не нужно.