Шкет. Бык. Дрон. Ежик. Барчук. И я. Марков. Совсем позабыл я про имя свое. Его ведь дал Учитель, когда вытащил меня на свет?
Мысли, возникшие в ответ на воспоминания, вызвали у Маркова приступ ярости. Зубы сжались, а пальцы, в которых лежал безобидный клочок, превратили ладонь в кулак, смяв несчастную карточку в жалкий шарик. Резко вскочив с кровати, Марков направился к печи, распахнул створку и метнул комок прямо в угли. Бумажка мигом вспыхнула, сжалась еще сильней и утонула в пламени.
Надо было сразу сжечь! злобно сказал охотник.
Хмуря брови, он смотрел на перемигивание огоньков на растрескавшихся поленьях и тяжело дышал. Дерево в печи трещало, вгоняя Маркова в полуобморочное состояние. Тело стало ватным, а голова каменной. Марков старался держать себя в руках, надеясь отойти от смуты в сознании, но пламя остановило взгляд охотника, испепеляя жаром кожу. Фонтан искр, что рассыпался после треска обугленной древесины, возвращал душу Маркова в прошлое, унося беспомощный дух подальше от тела, в мистический круговорот. Танец углей напомнил об огнях, что рассекали ночное небо Москвы перед злосчастной битвой, после которой жизнь Маркова оборвалась на полуслове. Охотник терялся в лабиринтах болезненных воспоминаний, рискуя заблудиться, но продолжал смотреть на пляску огня. Глаза закатывались, тело слабло, а мозги вместе с черепом, волосами и кожей растеклись по плечам. События прошлого вскрылись как гнилые нарывы, и душа Маркова почувствовала долгожданную свободу.
Опять я вспоминаю об этом Дурная голова! Я клялся, я не хотел, я
Глава третья
Марков стоял на склоне высокого холма и завороженно провожал взглядом выстрелы артиллерии, походившие на искры горящих поленьев в печи. Ледяной ветер завывал в полумертвом лесу, что раскинулся под ногами, запутываясь в черствых сучьях и создавая жуткую симфонию, омрачавшую печального Маркова. На Ново-Московье опустилась ненавистная ночь. Он слышал тысячи историй о том, что светло в столь недружелюбных краях практически не бывает. Гигантские трубы бездушных производств непрестанно исторгали копоть ввысь, застилая небо едкими выбросами. И какого черта Белые тут забыли, спрашивается? Свет Москвы, улицы которой вскоре обагрятся кровью пылающих страхом и злобой солдат, едва доходил до глаз Маркова. Долгожданный захват города, что стал последним оплотом врага, поставит точку в затяжной войне, до одури опостылевшей каждому. Чертово Ново-Московье не раз виделось Маркову в кошмарных снах штурм города превратился в навязчивую идею. Все, от младших до старших чинов, газеты, радио и кинофильмы трубили о том, что уничтожение Москвы святой долг Белого движения, воля бога, чьими устами говорил Император. И бесконечное варево мозга в котле пропаганды сделало работу на ура. Высоченные трубы, неприступные стены и люди, засевшие внутри, вызывали у Маркова тошноту. Город вскоре перестанет существовать, и все эта мерзость сгинет в пекле навсегда. Белые растопчут любое сопротивление, попляшут на руинах грешной Гоморры, выросшей на костях Мира, словно сорняк.
Длинные полы плаща Маркова шумно развевались в такт потокам ледяного воздуха, что дул прямо в лицо. Одеяние, будто пресытившись тяжелыми раздумьями человека, решило помочь хозяину. Оно не боялось предстоящего сражения и шептало Маркову неведомую истину, нависшую тяжким бременем. И только внемля шуршанию дубленой кожи, белый офицер мог преодолеть сомнения, терзавшие разум. Но на горе Маркова, он погрузился в запутанные лабиринты мыслей и не ощущал себя во времени. Он воссоединился с Пустотой, что окружила белые войска и придавала солдатам сил, и утонул в бессознательном. Марков находился сразу во всех эпохах прошлом, настоящем, грядущем. Он видел развилки чужих судеб в огромной реке времени, но итог собственного рока оказался скрыт за непроницаемым полотном. Не спавшего почти трое суток офицера раздирали тягостные ощущения и тревога, Марков стоял, чуть покачиваясь от сильных порывов ветра, и пытался сосредоточиться. Он смотрел со склона вниз и грезил о том, чтобы сбросить дурные чувства прямо в темную пропасть под собой. Но Марков был привязан к душевным мукам навечно. Пытки сознания закончатся, лишь когда офицер сделает последний медленный вдох и тихо выпустит теплый пар из носа. Бремя, что нес Марков, нельзя сбросить или кому-то передать. Оно приковано к плоти намертво, отодрать его можно, только спустив с Маркова шкуру.
Тяжело вздохнув, Марков потер глаза. Странный туман окружал его. Он пьян? Да, вероятно. В палатке, где он сидел с друзьям, Марков только и делал, что пил и вдыхал дым. Во рту ощущалось противное послевкусие от сивухи. Убивать красных придется с разодранным от дешевого пойла горлом. Прижав сложенный кулак к груди, Марков прищурился и вновь посмотрел на десятиметровые стены Москвы, бросая молчаливый вызов неприступным истуканам, что простирались на неимоверное расстояние.
Это должно закончиться. Я правда устал.
Господин штабс-капитан, разрешите обратиться? неожиданно послышалось сзади.
Маркова силой вырвали из неясности. Офицер обернулся, не понимая, что происходит. Стеклянные глаза не сразу приметили мальчишку-рядового, который осмелился прервать думы о вечном.
Вас это Вас вызывают обратно в ваш штаб испуганно протараторил паренек.
Марков не отрываясь смотрел на юношу, что стоял неестественно прямо. Он глядел сквозь Маркова, будто не замечая присутствия офицера. Штабс-капитан в любимой манере хотел было накричать на паренька, но поубавил пыл и усмехнулся:
Штаб Так теперь наш кабак называется?
Разрешите удалиться?
Скажи, рядовой, за что ты воюешь?
За царя, веру, отечество! будто пораженный молнией парень отбарабанил опостылевший девиз и прижал кулак к груди.
Надув щеки и выпустив воздух, Марков неспешно поплелся обратно. Мальчишка застыл, продолжая смотреть вперед. Когда Марков прошел мимо, парень, набравшись смелости, сказал:
Мы завтра победим, господин штабс-капитан!
После этих наивных слов Марков проникся жалостью к мальчишке, который вряд ли доживет до следующей длинной ночи. Офицер остановился и, повернувшись, спросил:
К кому приписан?
Третья рота. Ваша
Марков провел ледяной ладонью по своей щеке, растирая по бороде иней, и напоследок бросил:
Держись завтра подальше от огня.
Но вы меня поставили в авангард
Значит Значит Бог с тобой, рядовой, выдавил из себя Марков.
Икая, он продолжил путь, позабыв про мимолетное сострадание к пушечному мясу. Шагая через ряды палаток, натыканных впопыхах где попало, Марков приводил голову в чувство, дабы явиться в «штаб» со светлыми идеями и вразумить непутевых друзей. Но сивушка выветрила последние ясные планы, оставив в черепушке лишь бесполезную кашу. Его покачивало то ли от ветра, то ли от похмелья. Ему действительно все надоело, и единственное, что его волновало, это предстоящий бой и неизвестность впереди. А в лагере, который армия разбила три ночи ранее, подготовка шла без продыха, назло Маркову. Слышались постукивания молотков, хруст рыхлого снега да тихие маты где-то вдали. В носу стоял запах оружейной смазки и дымного пороха. Туда-сюда шныряли коротконогие солдаты, отдававшие Маркову честь.
Марков подошел к прямоугольному шатру шириной в пару десятков шагов, от которого повеяло папиросным кумаром. Еще издалека можно было увидеть, что палатка отличалась от сотен безликих брезентовых убежищ, принадлежащих младшему офицерью и солдатушкам. Только здесь горел свет, а на плотной ткани отпечатывались разнородные тени старых друзей. Маркова насторожило, что парни сидели на удивление тихо изнутри не доносилось ни единого звука. Даже гулкого баса Быка не слышалось. Оттянув край шатра, Марков просунул голову в образовавшуюся щель. Тут же его обдало терпким запахом алкоголя, а тишина резко прервалась громким возгласом.