Твою ж мать, вовремя вернулся! А то занесло бы на хрен.
Он придерживал здоровой рукой перевязанную кисть. Настроение немного улучшилось похоже, вместе с кровью вышли и дурные мысли. А к супруге Марков зашел, как обычно, не вовремя в предбаннике лекарни, обшитом окрашенной в зеленый цвет фанерой, сидели трое: две прокисшие от времени бабки, имен которых Марков не знал, и простуженная девушка, шмыгавшая красным носом и вытиравшая слезы с блестящих глаз. Старушки, едва заметив Маркова, тут ж перешли на скрипучий шепот, от которого по коже пробежали мурашки. Шелестя губам и не отрывая водянистых глаз от цели, бабули просвечивали Маркова ехидными взглядами. Охотник знал, что за безобидными открываниями беззубых ртов прятались дурные мысли покрытых пылью мозгов.
А вот он, а он донеслось до ушей Маркова.
Марков равнодушно переступил через порог и поздоровался с больными. Девушка махнула рукой в знак приветствия, но тут же закрылась ладонью и громко чихнула. Бабки же сделали вид, что не услышали мужа лекарши. Они продолжили ненужный разговор, нервно ожидая скорого исчезновения пришельца. Марков прошел мимо бабок и намеренно споткнулся о толстую ногу в валенке чтобы неповадно было. Старуха, чью голову покрывала дырявая шерстяная шаль, разинула черную пасть, откуда посыпались проклятия.
Не хворать вам, дамы, прыснул охотник, держа скрещенные пальцы в карманах.
Если у Юльки в коридоре кто-то сидит, значит, ей попался трудный больной. Уже представляю, как она орет на Волчка будто резаная. Черт, супруга, почему ты перестаешь быть дикой, когда приходишь домой? Может, мне этого и не хватает в тебе?
Жена Маркова любила работать быстро и не прощала себе, если не могла помочь людям, мучающимся от недуга. В пылу приема Юля походила на неистовую метель носилась по кабинету, вооружившись лекарным ножом, от вида которого падали в обморок, кричала на Волчка, но успевала оказать необходимую помощь нуждающемуся. Лечить она умела, и Прокопий не зря хотел передать дочери свои звания. Да, в основном к Юле приходили с обычными болячками кто руку сломает, кто простынет. Но, бывало, лекарше приходилось изрядно поразмыслить над не описанным Прокопием случаем. Отец долго составлял справочник для дочери, чтобы она опиралась на полученный им опыт, и Юлия погружалась в решение задачи с героической самоотверженностью, забывая про очередь в предбаннике. В иной раз, в ожидании дохтура перед дверью, в храме выздоровления могли толпиться человек пять или шесть. Но результатом такого труда могла стать новая запись в отеческом справочнике. И сегодня, похоже, народ будет прибывать и балаганить, ибо Юлька вновь с головой окунулась в нестандартный случай.
Дойдя до двери, Марков приготовился постучать в такт завываниям старух, как вдруг на пороге показался Карабин. Марков не ожидал встретиться с начальником ополчения в узком проходе. Главный караульный, что носил густые рыжие усы, стекающие до шеи, показался на удивление взволнованным. Его привычный неподвижный взгляд бегал как у кролика. Лицо пятидесятилетнего мужчины покрылось багровым оттенком, словно Карабин провел сегодняшнюю лютую ночь на морозе. Усатый не заметил Маркова, на бегу чуть не врезался в стену и, погруженный в тревожные мысли, покинул лекарню.
Что это с ним?
Оказавшись внутри, Марков напоролся взглядом на Волчка так звала Юлька своего помощника. Молодого человека взяли в подмастерья не так давно. Паренек рос сиротой, но вся деревня о нем заботилась как о родном. Юноша был красив, курнос, а волосы вились кудрями до плеч. Бобриха попросила (или вежливо настояла), чтобы лекарша взяла парня себе в помощь, дабы тот не слонялся без дела. Волчок схватывал все на лету, умел быстро носиться, успевая при этом делать сотни всевозможных дел, порученных доктором. И не было б юноше цены, если бы вверенная работа не походила на бесполезную суету. Когда лекарша кричала на Волчка, у парня будто выдувало мозги. Он ронял инструмент, тряс руками, иной раз падал в обморок посреди операции. После тяжелого дня постоянно забывал смыть кровь с пола или запереть кабинет на ночь. Да, он был безалаберным, но Юлька видела в парне дремавшие способности и надеялась их пробудить, понимая, что приемника из красавца придется растить ой как долго.
В кабинете ослепительная белизна, как всегда, с непривычки резала глаза. Юлина лекарня не походила ни на что в Речном. Не зря Прокопий называл свое рабочее место храмом выздоровления внутри поддерживался строгий порядок, а светло было настолько, что можно увидеть пылинку на белой ткани. Прокопий в свое время выклянчил у Совкома большие окна, изготовленные на заказ в Шахтах, белую плитку для пола и стен, а также множество непонятных инструментов и оборудования. Благодаря стараниям покойного батюшки в вылизанном до блеска кабинете даже умирающий начинал верить в скорое излечение (хотя, это заслуга скорее лекаря, чем обстановки, ибо неподготовленному кабинет с первого взгляда казался пыточной). В центре помещения стояла большая кушетка, и она не пустовала. На ней, с тоской на моське, сидел Сенька караульный, стороживший Речное под руководством Карабина. Его щеки и нос тоже сияли багром.
Показывай, что у тебя там! Юлька смотрела на Сеньку пытливым взглядом. Давай, я говорю!
Марков посмотрел на Юльку. Лицо девушки выражало сожаление вперемешку с нетерпением. Ее темные брови нахмурились, а лоб, прежде гладкий, покрылся глубокими морщинами. Вид Юли смутил не только Сеньку, но и Волчка, переставшего мыть инструменты в тазу и повернувшего курчавую голову в сторону немой сцены. Никто не знал, что случилось с пареньком, а Сенька продолжал томить, не решаясь открыть печальную истину. Похоже, он и сам понимал, что дело дрянь. В кабинете повисла тишина, лишь кушетка едва поскрипывала в такт нервному подергиванию ноги молодого караульного. Марков решил, что зря пришел.
Покажу руку вечером.
Ну же! сказала Юлька более строгим голосом. Я не могу ждать вечно! Мне еще этих старух нюхать. Живее! А ты, Волчок, мой давай!
После грозных слов в тазу вновь забулькала вода и залязгали инструменты.
Сенька виновато сглотнул слюну, а Юля продолжала сердиться:
Ты че, не мужик? Похоже, нет, раз Карабин притащил за руку! Какого хрена тебя усатый вообще в караул взял, если тебе пеленку под жопу стелить нужно?! Не хочешь жить вали из моего кабинета!
Слова Юльки привели парня в чувство. Дозорный стянул с себя валенок и принялся развязывать влажные портянки. В нос тут же ударил едких запах сырости и немытых ног. Волчок сморщился, а Юлька будто бы не заметила смрада. Сенька нехотя оголял ступни, а лекарь изнывала от нетерпения, потроша парня остервенелым взглядом.
Что же ты копаешься? Бога ради, снимай это тряпье! сказала лекарша недовольно. Как будто я не знаю, что у тебя там.
Нога распухла, Юлия Прокопьевна виновато произнес Сенька.
Миш, поди-ка сюда, позвала Юля Маркова. Гляди.
А-а-а-а? Зачем ему смареть начал было заикаться Сенька, но жена тут же шикнула, чтобы больной заткнулся.
Марков нехотя приблизился к столу. Юлька опустила взгляд и увидела перевязанную руку.
А с тобой что? Тоже уснул в снегу? не выходя из образа лекаря, проговорила Юлия Прокопьевна.
Фигня, поранился, сказал Марков, стараясь переключить внимание Юлии Прокопьевны.
Сенька дрожащей красной рукой стянул последнюю тряпку и обнажил конечность. Вид собственной ноги довел юношу до исступления. Караульный растерянно уставился на изувеченную часть тела, не веря, что она принадлежит ему. Тревога Сеньки оказалась не напрасной ступню было не узнать, так безжалостно поработал старина мороз. Кожа превратилась в сухую бумагу, усеянную жирными пузырями, наполненными желто-красной жидкостью. Кончики пальцев будто перевязали у основания тугой бечевкой, и они стали напоминать раздувшиеся бочата, накачанные жидкостью цвета застоявшегося гноя. Пораженный участок истекал буро-красной сукровицей, насквозь пропитавшей портянки. Да и запах стоял просто невыносимый, так что Волчку пришлось заткнуть нос тряпкой. Беглого взгляда на ступню было достаточно, чтобы понять дело дрянь. В таких случаях полевые лекари, не задумываясь, рубили хворые конечности. На счастье Юльки, в Речном заниматься членовредительством приходилось крайне редко, благо здешний народ помнил, как коварна смерть на морозе. Только Митрич не внимал Юлиным наставлениям и любил поваляться пьяным под свист северных ветров, но ему пока везло проснуться с живыми ногами.