Утвердительно-разгневанный гомон послышался со всех сторон.
Скорее. Не любим. Ждать.
Христофор, повиновавшись, спустился вниз. Второй этаж выглядел отвратительно. По непонятной причине он постоянно имел высокую влажность и сырость даже летом, из-за чего отклеивались обои, пухли полы, а двери нещадно скрипели, будя обитателей наверху, коих после нужно было не меньше часа успокаивать, говоря, что никакая болезнь не дойдёт до них, никто не заболеет и не умрёт. Стараясь осторожно идти по скрипучему полу, избегая самых шумных участков, старший сын брёл по коридору мимо комнат, в которых царила разруха. Раньше там жили по паре нечистые животные и по семь пар чистых. Однако богачи, имеющие непомерные аппетиты, сначала съели всех чистых, пока ещё могли ходить, а потом переключились на остальных, поселив в них семя раздора, из-за которого животные поубивали друг друга. Ныне в комнатах оставались раны засохшей крови, коей, казалось, что становилось со временем всё больше и больше из щелей в потолке. Был и смрад, да такой, что приходилось часто затыкать нос, проходя мимо, и молить Бога о том, чтобы ужасный запах сошёл на нет, потому как даже вечно открытые окна не способны были убрать острый лик смерти.
Дойдя до лестницы вниз, Христофор взглянул на три висящие фоторамки трёх сыновей Николы вместе с жёнами, последние не смогли дожить до сегодняшнего дня, они были жестоко извращены и убиты толстосумами. Перекрестившись и обречённо вздохнув, старший сын спустился на этаж ниже. На первом этаже, представляющем из себя кухню, совмещённую с гостиной, никого не было все работали на грядках за домом. Влажность и сырость, имеющая в сравнении не такие большие масштабы на втором, достигла тут катастрофических масштабов: кровь стекала здесь по потолку по ночам, стены были изгрызены тараканами, термитами и крысами. Бывало, что еда, забытая на столе, съедалась домом меньше, чем за час, а стакан воды выпивался за куда более меньший срок. Света давно не было, всю проводку давно изничтожили. Даже иконы и те были разгрызены и переломлены. А запах, стоящий на этаже, сильно отдавал серой вперемешку с разлагающимися трупами крыс. Про подобие спальных мешков и говорить не приходилось в них было столько клопов, что приходилось спать на полу, терпя укусы не настолько расплодившихся грызунов.
Христофор вышел на улицу через единственную дверь. Взглянул на небо. Оно отдавало металлически-кислотным цветом, грозовые тучи висели уже седьмой день, но так ни разу не снизошёл на землю дождь. Воздух был тяжёл, затхл, будто бы природа издавала предсмертный вздох, готовясь умереть. Лужайка не росла, вся трава отчего-то погибла, а новая была не готова заново прорасти. Похожая ситуация была и с розами, и с прочими сельскохозяйственными культурами. Старший сын, завернув за угол дома, подошёл к Николе, Самуилу и Яну. Те тщетно пытались вырастить куст малины из последних семян, оставшихся дома, но всё было попусту ничто не желало жить на бренной земле.
Отец, тебя зовёт Василий Васильевич.
Никола кивнул и пошёл ко входу в дом.
Ничего? спросил Христофор у своих братьев.
Земля отказывается давать жизнь. удручённо ответил младший сын Ян.
Господи, пусть наши труды будут вознаграждены! взмолился средний сын Самуил, упав на колени и кланяясь до земли.
Все замолчали. Всех обуревали смутные сомнения. Все были недовольны. Но все с гордостью принимали невзгоды. И продолжали верить и в Бога, и в судьбу.
Внутренности дома встретили Николу с долей некого пренебрежения. Крысы недовольно пищали, норовя укусить, тараканы бесцельно бегали из стороны в сторону лишь бы показаться на глаза, а термиты щёлкали своими жвалами, провожая гостя. Никола не испытывал к ним схожих чувств. Безусловно, он не был доволен сложившейся ситуацией, однако воображал себе, что трудности, посланные ему и его семье Богом, в будущем стократно окупятся, рано или поздно он поймёт преподносимый урок. Потому Никола старался не опускать руки, работал с утра и до поздней ночи, в надежде, что это позволит ему с чистой душой умереть, что он сможет отправится к Богу, как мученик или праведник. Покорный слуга Господа брёл по лестнице, равнодушно смотрел на портреты сыновей с ныне мёртвыми жёнами. Он видел их тысячи раз, тысячу раз думал о них, но так и не смог понять зачем Бог позволил совершиться тому, что произошло. Нет, его не обуревали сомнения. Он молился и постился, неоднократно читал священное писание, учил и воспитывал своих детей по заповедям, разве Богу требовалось от него что-то ещё?
Никола стал идти по второму этажу. Он до сих пор помнил ту отвратительную скотобойню. Ему казалось, что он сможет спасти всех животных, что они смогут пережить этот «потоп», нашествие, казалось, что того же хотел и Бог, будто бы он говорил с ним на эту тему, однако теперь, когда никого не осталось, помыслы Его становились всё более и более загадочны. Может быть, Ему наоборот хотелось, чтобы человечество жило вечно, как и он сам? Может быть, Он уже сошёл с ума, наблюдая постоянное насилие, учинённое человеком, а может быть это Никола давно потерял последние остатки самообладания? Отец семейства старался гнать от себя подобные мысли. «Не время для сомнений!», говорил он себе, а потому старался не замечать проблемы вокруг. Как бы то ни было «пути Господни неисповедимы», ведь так? Значит было важно пустить в дом страждущих, а что самое главное оставить их на то время, пока буря не уляжется несмотря на то, что те совершили. «На всё воля Господа». Но ведь прошло уже сто сорок девять дней. Запасов еды не осталось, хотя по расчётам её должно было хватить на восемь месяцев, но богатеи хотели есть всё больше и больше, требуя тратить недельный запас за один завтрак. Никола только мог подивиться, как столько пищи могло поместиться в столь щуплых людей.
Никола поднялся на третий этаж. Его встретил пустой взгляд Василия Васильевича, чёрные глаза, залитые кровью, страждущего поднялись на вошедшего. Он будто бы смеялся над ним. Его удивительно-отвратительные зрачки притягивали своей загадочностью и вместе с тем сильно отталкивали. На лице Василия Васильевича появилась улыбка, или в тени ему так почудилась ухмылка? Волосы этого человека чёрные, как смоль, неестественно шевелились, словно их кто-то сзади тянул, поглаживая, но разглядеть этого некто было невозможно дальше страждущего была непроглядная темень. Наконец, Василий Васильевич раскрыл рот, оголил свои грязные, чёрные зубы, неестественно иссиня-белый язык начал ворочаться и полились слова:
Мы желаем есть. Принеси нам еды. Много. Плоти. Неважно какой.
Мы все этого хотим! послышалось из дальнего угла.
Последовал утвердительный гомон.
Ещё. медленно проговорил Василий Васильевич, видно, что ему трудно было говорить. Вот. его рука, вывернутая под неестественным углом, протянула шприц, наполненный некоей фиолетовой светящейся жидкостью. Воскреси. Жён. Нам их не хватает. Василий Васильевич закашлялся.
Никола колебался. Но взял шприц.
Соблазн. Шанс. Вот причина первородного греха Николая. Шанс вернуть воспоминания, вновь встретиться с любимым человеком. А что останется пойдёт на волю гостей. Они и не заметят. А Бог простит. Бог поймёт. А если и нет, то ведь этого он и хочет, раз никак не препятствует. Николай слышал про болезнь, разлагающую плоть при касании. Но ведь ему не нужно её касаться, достаточно будет просто ещё раз поговорить. К тому же Василий Васильевич не боится, а значит всё хорошо, всё дозволено.
Николай спустился на второй этаж. Фиолетовый свет причудливо отражался от крови на стенах, будто бы она пролилась совсем недавно. Но он не замечал этого. Не слышал и запах серы. Ему бы только лишний раз поговорить с любимым человеком, как раз закопанным недалеко, на территории дома, разве в бессмертии есть что-то плохое? Бог же бессмертен. Стремительно идя, он вдруг остановился перед портретами, теперь ему показалось, что смотрящие на него люди глядят укоризненно и недовольно, Николай взмолился Богу, чтобы тот не был малодушен и попытался понять, ведь он сможет в любой момент снова вернуть их Богу, когда захочется, если его об этом попросят.