Эврих отчаялся воззватьк разумувенна и взялся раскладывать костерок
изсушняка, который онизапасливо прихватили с предгорий. Волкодав наконец
выбрался обратнона берег, отмывшись и выскоблив всю одежду, Он еще походил
нагишом, обсыхая навечернем ветру.Ощущениебылотакое,какбудтоон
напрочь содрал с себя кожу. Что ж, этои к лучшему. Вытащив из ножен боевой
нож,оночертилназемлеровный круг,обведяимобекотомкии тихо
потрескивавший костерок. Он ждал пришествия мстительных душ только на третью
ночь, новтакомделе,каквсемотлично известно, лишняяосторожность
повредить немогла.Взяв мокрую одежду,он принялсяповорачивать еенад
костром.Слабенькое пламяне столько сушилоплотноеполотно итем более
кожаныештаны,сколькопропитывалоихзапахом дыма. Кругеще оставался
незамкнутым.Эврих принес воды.повесил котелок над огнем,бросил внего
размокатьпригоршнюдушистыхкореньев,разрезалпрошлогоднийкочан,
купленныйуБраноха, потом сходил вдальнийконец поляныивернулсяс
перышком дикого чеснока.
- Есть будешь? - на всякий случай спросил он Волкодава.
Он незря знал венна уже почти три годаи заранеедогадывался, каков
будет ответ. И в самом деле, тоттолько покачал головой. Убивший нечист. Он
несмеетмолитьсявсвятилище и прикасаться к жене.А также причащаться
человеческой пищи. И уж подавно •- делить ее с другими людьми...
- Когда тыубил Лучезара,ты ел, -почти жалобносказал Эврих.- И
когда на государыню покушались...
Волкодав даже не повернул головы. "Может, и ел", - было написано у него
на лице. Жизнь боярина Лучезара он взял на Божьемсуде,и это, по сути, не
могло считаться убийством. Его руку вели Солнце, МолнияиОгонь. Сами Боги
судилиСвойсуд,- не смешно ли после этого опасаться местикакой-то там
ничтожнойдуши?.. Акогда он сворачивал шею убийце, напавшему накнесинку
Елень, он исполнял долг воина: защищалгоспожу. И защитил. ИМорана Смерть
тут жеутащилаСвоегопоклонникав чертоги Исподнего Мира.Нотак, как
сегодня... илитри годаназад,когда он шелубиватькунса Винитарияпо
прозвищуЛюдоед...вотэтобылоубийствосамоенастоящее.Заранее
обдуманное.Хладнокровное.Ибезжалостное.Вотпосле таких-тодеяний и
следует опасаться всего, чего угодно.
Но пускатьсявобъяснения Волкодавуне хотелось, и он не стал ничего
говорить.Эврихотрезалсебе хлебаивсе косилсянавенна,помешивая
деревяннойложкойвкусно пахнувшую похлебку. Когда капустасварилась,он
чуть не с отвращением принялся за еду.
Молодойаррантненашуткубеспокоился освоемспутнике.Бывали
мгновения досады и злости, когда ему хотелось живьем проглотить неотесанного
варвара, непонимавшеготолку в прекрасном.