– Бетти Манделла. – Я назвал фамилию по буквам. – Какой номер?
– Номер стандарта медобслуживания, пожалуйста. Я сходил в спальню и спросил маму: она говорит, что не помнит.
– Ничего страшного, мы сейчас найдем ее карточку. Она с неизменной улыбкой склонилась к пульту перед собой и набрала на клавишах код.
– Бетти Манделла? – Улыбка у нее превратилась в улыбочку. – Вы ее сын? Но ведь ей уже за восемьдесят.
– Послушайте, это долго объяснять. Ей сейчас нужен врач.
– Вы что, шутите?
– О чем вы? – Из спальни донесся новый приступ сдерживаемого кашля. – Слушайте, это очень серьезно…
– Но, сэр, миссис Манделла была переведена в нулевой класс срочности обслуживания еще в 2010 году.
– Проклятье, что это все значит?!
– С‑э‑р… – Улыбка молниеносно затвердела.
– Послушайте. Представьте, что я прилетел с другой планеты. Что такое «нулевой класс»?
– С другой… Ой. Я знаю, кто вы! – Она повернула голову в сторону. – Соня! Беги скорее сюда! Ты не поверишь, кто… – В пространстве куба втиснулось еще одно лицо, худосочная белокурая девица с совершенно такой же приклеенной улыбкой. – Помнишь? По стату передавали сегодня утром!
– Да, да, – сказала вторая девица. – Один из этих солдат… Слушай, это же проход, настоящий проход! – Голова пропала.
– Понимаете, мистер Манделла, – сказала первая медсестра, – неудивительно, что вы не знаете. Все просто.
– Ну же?
– Это часть Универсальной Системы Медобслуживания. Каждый человек в возрасте семидесяти лет получает определенный класс очередности обслуживания. Автоматически, все решают машины в Женеве.
– Какой класс? Что он означает? – Но все уже было мне ясно.
– Ну, он показывает, насколько человек важен для общества и какое ему надлежит получить лечение. Третий класс – обычный уровень, второй класс – тоже обычный, кроме некоторых процедур по продлению жизни…
– А нулевой класс – вообще никакой помощи, так?
– Да, мистер Манделла. – И в ее улыбке не было и намека на сочувствие или понимание.
– Благодарю вас. – Я выключился.
Мэригей стояла у меня за спиной, она беззвучно плакала.
В магазине спортивных товаров я раздобыл баллон с кислородом для альпинистов, а у какого‑то типа в баре в Вашингтоне мне удалось купить из‑под полы коробочку антибиотиков. Но маме требовался настоящий врач, а не такой любитель‑терапевт вроде меня. Она умерла на пятый день. У работников крематория была такая же несмываемая улыбка.
Я пытался связаться с Майком, но телефонная компания разрешила мне звонок только после того, как я выписал чек на 25 000 долларов. Мне пришлось переводить деньги по кредиту из Женевы. Волокита заняла целый день.
Наконец я дозвонился до него.
– Мама умерла, – сразу, без вступлений.
За секунду радиоволна добежала до Луны, еще секунда шла на обратный путь. Наконец Майк вскинул глаза и медленно кивнул.
– Я не удивлен. Каждый раз, как я прилетал на Землю, я боялся, что не увижу ее. Мы не переписывались – я еще не миллионер.
В Женеве он рассказал мне, что письмо с Луны стоит 1000 долларов, это за пересылку плюс 5000 долларов налога. В целях воспрепятствовать коммуникации с кучкой отъявленных анархистов – таковыми колонисты являлись в глазах ООН.
Мы помолчали печально с минуту, потом Майк сказал:
– Уилли, на Земле вам с Мэригей делать нечего.