— Знаете, Хоб, что мне в вас не нравится? Вы не владеете искусством пустой болтовни. Вы вообще читали когда-
нибудь романы про сыщиков? Коп и частный сыщик должны сперва побеседовать о всякой всячине. И полисмен вечно гонит пургу, прежде чем доберется
до сути дела.
— Мне некогда читать романы про сыщиков, — сказал Хоб. — Я слишком занят сыском.
— А в свободное время?
— Предпочитаю Пруста.
— Кто был тот мужик под брезентом?
— Стенли Бауэр.
Лицо Фошона вытянулось.
— Хоб, ну что это такое! Вам полагалось сказать, что вы видите его первый раз в жизни — но я-то успел заметить, как расширились ваши глаза,
когда вы его увидели, — потом вы должны были признаться, что, возможно, встречали его пару раз, и так далее, пока наконец вы не раскололись бы,
что это — ваш брат, давным-давно пропавший без вести.
— Инспектор Фошон, кончайте валять дурака! А если уж вам так хочется подурачиться, отведите меня в ресторан и угостите хорошим обедом.
— Неужели Мариэль вас не кормит?
— Мы договорились, что расходы будут пополам. А у меня нет денег.
— А как же ваш знаменитый чек из Америки?
— Не пришел пока.
Фошон хмыкнул с насмешливым сочувствием
— Так что, Мариэль содержит вас обоих?
— Ну! Это против ее принципов. Содержать молодого мужчину? Никогда в жизни! Мариэль покупает еду на одного и делает вид, что я питаюсь на свои.
— А вы что делаете?
— Жду, пока она уснет. А потом подъедаю, что осталось Пролежавшую три дня баранину или телятину в застывшем сале. Всегда приятно. А на десерт —
лежалый сыр с зеленой плесенью
— Дорогой мой, примите мои искренние соболезнования. Способность женщины унижать мужчину сравнима лишь со способностью мужчины мириться с
унижением.
— Это кто сказал, Ларошфуко?
— Да нет, на самом деле мой батюшка. Он, бывало, рассказывал замечательные истории об арабских танцовщицах, которые приходили к ним в лагерь под
Сиди-Бель-Аббесом.
— Я бы с удовольствием их послушал, — сказал Хоб — Особенно за стаканчиком белого вина в «Пье дю Кошон».
— Так вы говорите, Стенли Бауэр?
— Да. Это имя всплыло у меня в памяти, как только я его увидел. Жаль, что больше я ничего не помню.
— А где вы с ним встречались?
— Из головы вылетело! — сказал Хоб, постучав себя по лбу. — Говорят, от голода человек делается забывчивым.
— Хоб! — произнес Фошон. Его голос из шутливого внезапно сделался угрожающим. — Не надо со мной играть!
— Это что, фраза из одного из ваших детективных романов? — поинтересовался Хоб. — А почему бы мне с вами и не поиграть? Я хочу жрать, и мне
вовсе не улыбается возвращаться на бульвар Монпарнас и готовить чили. С чего это вы, французы, взяли, что чили — деликатес?
— Мы всегда путаем экзотическое с желанным, — ответил Фошон — Это наш особый дар.
— О Господи! — Хоб уронил голову на руки.
— Как вам плохо! — сказал Фошон. — Ладно, не буду вас больше мучить. Идемте. Быть может, тарелка паштета освежит вашу память.
— Добавьте к этому утиное филе, — сказал Хоб, — и я расскажу вам, что произошло с судьей Крейтером.
— Comment? <И что же (фр.)> — спросил Фошон, который вдруг ни с того ни с сего решил перейти на французский.
В «Пье дю Кошон» они не пошли. Фошон выбрал пивную «Липп» — ему вдруг захотелось choucroute garnie <Свинина с картофелем и кислой капустой,
традиционное немецкое блюдо (фр.