«Вот скоты! подумал я. «Любовницам раздают квартиры, а боевых офицеров уничтожают в плесени общаги!»
Размышления мои прервал возмущённый бас прапорщика Алексея Рощина, нашего соседа по общаге.
Ему, похоже, тоже не спалось в эту предсубботнюю тёмную ночь. Вот и зашёл, так сказать, на огонёк, заслышав полуночников.
Поняв, о чём речь, тоже возмутился:
Сегодня был в штабе, выяснял продвижение жилищной очереди. И что узнал? Меня, оказывается, в очереди нет! А куда делся, прапорщица Вихарева, секретарь комиссии, не знает.
«Вот поганцы!» подумал я. «Ведь Рощин не просто прапорщик. Не заведует он продуктовым складом. Рощин композитор! Кроме того имеет звание Заслуженный артист России. И его, заслуженного человека, выбросили из жилищной очереди!»
Вадим закурил очередную сигарету и невесело улыбнулся:
А ты ещё гимн сочинил погранвойскам! Как там у тебя?
А на плечах у нас зелёные погоны!
Ага, зелёные! Только с плесенью! ехидно прокомментировал я. Ты славишь погранвойска, а тыловички оставили тебя без жилья! И не только тебя. Видишь, майору тоже не хотят давать. А послезавтра выгоняют, выселяют из общаги.
Вадим, к нашему с Рощиным удивлению, затушил окурок и молча вышел из тесной тёмной кухни.
Плесень! Вадим! На спине плесень! крикнул я вдогонку, заметив в сумеречном свете чёрно-зелёные лохмотья на его рубашке.
Майор запаса меня не услышал.
А рано утром он деликатно постучал в дверь нашей комнатушки.
Когда я, зевая спросонья, открыл дверь, Вадим предложил спуститься вниз, во двор:
Там уже наши ребята!
А ты чего в парадке, да с орденами? удивился я раннему визиту и особенно парадной форме майора запаса.
Прощание славянки! И со славянкой! туманно пояснил он, направляясь к выходу из общаги.
Внизу, во дворике, уже стояли наши соседи офицеры.
Курили, недоуменно переглядывались.
Вадим обнял каждого из нас:
Не поминайте лихом!
Пока мы удивлённо переглядывались, майор, позвякивая многочисленными наградами, отошёл метров на двадцать, к стене могильного склепа.
Что-то достав из карманов брюк, он крикнул:
Прощайте, ребята!
Взрыв потряс маленький дворик общаги, а стена могильного склепа стала красной.
Мы замерли в оцепенении.
Граната! Из Чечни привёз! прошептал кто-то.
Плесень его погубила! Тыловая плесень! зло сплюнул Рощин.
глава 8
Собака вкусная?
Вспоминая все эти общажные мерзости, я заваривал зелёный туркменский чай и нарезал лимончик. Всё это для своего друга Володи Шаркова, редактора «Старгопольского меридиана».
Через секунду двери моего корпункта хлопнули, и Володя радостно доложил, протягивая свежий номер газеты:
Каков заголовок! Сенсация! Бойцовские верблюды рубятся страшно, насмерть!
Взяв газету, я улыбнулся. И вспомнил вчерашний день.
Как всегда, Шарков удивил неожиданной темой:
Петро! Выручай! Завтра первое апреля, а мои девчата ничего не нашли смешного. Ставить нечего! Давай вспомни что-нибудь эдакое!
Насмешливо хмыкнув, я напомнил другарю:
Ты же знаешь, после моих шуток у кого-то обязательно будет, как выразился наш тыловик, полна жопа огурцов!
Володя заржал, как полковая лошадь, и настырно продолжил свою свербящую его редакторский разум тему:
Помнишь, хотел ты разводить боевых верблюдов-дромадеров? Для верблюжиных боёв без правил? Давай дадим? Сенсация будет! А огурцы в жоре пусть другие получают.
Эту вот сенсацию, ничтоже сумняще, и выдал мой друг, сопроводив кровавой фотографией пожирания собаки злобным дромадером:
«Собаки бойцовых пород обыденность нашей жизни. И собачьими боями никого не удивишь. Но чтобы верблюды, эти мирные добродушные великаны, тоже были бойцовыми?
Скажете, такого не может быть. Мол, верблюды только и могут, что ходить по пустыне и мирно щипать травку.
Ха-ха два раза!
Дромадер-верблюд очень опасен в период весеннего гона.
Попробуй козявочный человечишко подойти поближе к гарему этого великана пустыни, и раздастся такой грозный трубный рёв, как будто начался Апокалипсис.
Страшен верблюд, весящий полтонны, для маленького хрупкого человека. Откусит такой дромадер ему головёнку и не подавится!
И перекусывает же, перекусывает! Только не человеку, а собаке. Перекусывает и голову, и хребет. И пожирает окровавленный труп бедной собачки, издавая утробный грозный рёв людоеда.
Весь этот кошмар можно увидеть неподалёку от Буденновска, на верблюжьей бойцовской ферме, организованной пограничником подполковником Петром Ильиным.
А что тут такого? удивляется офицер. Ну, едят они собак. Так корейцы тоже едят. Кроме того, собачина считается лечебной при тяжёлых лёгочных заболеваниях. Я сам с большим аппетитом кушаю собачек. В холодильнике моём всегда лежит собачья голова.
На вопрос, зачем он скармливает своим ненасытным чудовищам милых собачек, Петр отвечает наивно просто:
Так положено по регламенту. В Туркмении вывели специальную породу дромадеров-людоедов, чтобы они были жестокими и сильными. Эти спецверблюды и участвуют в боях без правил. Огромные деньги приносит эта забава! И мне принесёт.»
Дочитать сенсационную новость мне помешал редакционный телефон, начавший противно-нудно визжать-дребезжать.
Грубый начальственный голос представился прокурорским работником и попросил срочно навестить их чудное кефирное заведение. Мол, вычитали в прессе о верблюжиных боях, хотели бы прояснить ситуацию.
Как не уважить неуважаемых мною канцелярских товарищей?
Настроен я был мирно. Но канцелярские крысы попытались для начала ксерокопировать моё офицерское удостоверение.
Чем и спровоцировали на грубость:
Ксера не предусмотрена законом!
Зашипев, как гадюки, прокурорские начали было угрожать мне самыми разными карами. Но я их остановил:
Ага! Понятно! Тогда до свидания! Вы, гражданские, никакого отношения ко мне не имеете!
Злой-презлой, я вернулся в корпункт. И хотел было испить, для успокоения нервов, зелёного туркменского чайку, как затрезвонил скрипучий телефон.
Скрипучий мерзкий глас военного прокурора полковника Матузика угрожающе вопил:
Срочно приезжайте в своё общежитие! У вас будет обыск!
По поводу чего обыск? удивился мой наивный разум.
По поводу убийства домашних животных! проскрипела вонючая прокурорская флейта. Вас уже ждут Печёнкин и Мавропуло.
В общаге, мерзкой и убогой, какой и положено быть бывшей зэковской общаге, меня ждала «несвятая троица» во главе с самим Матузиком. Стуча копытами, они радостно кивали комендантше общежития и что-то записывали в свои засаленные кондуиты.
Первым делом троица, уподобясь Змею Горынычу, засунула свою трёхголовую башку в холодильник:
Где собака?
Какая-я-я саба-а-ка? с пафосом, подражая Ивану Васильевичу из одноимённой кинокомедии, воскликнул я.
Убиенная тобой собака! тявкнул Мавропуло, младший из прокурорского трио. Из прокуратуры города поступил сигнал, что ты убиваешь домашних животных. Кроме того, ты организатор подпольных боёв без правил.
Эт точно! смиренно согласился мой коварный разум, сообразивший, что можно хорошенько покивилить-подразнить глупых жирных надменных гусаков.
Гусаки, захлопнув крышку холодильника, в поисках убиенной собаки полезли в книжный шкаф и даже под маленький телевизор.
Ничего, конечно, не нашли.
Матузик, злобно прищурив свиные свои бессовестные глазки, зашипел о необходимости составления протокола допроса.
Ёк! Статья пятьдесят первая! отказался мой настырный разум.
Немного покобенившись для порядка, Матузик выгнал прокуроров из комнатушки. А сам задержался у входа:
А собака вкусная?
«Долбо..б!» ответили мои губы.
Кто долбо..б?! гневно проскрипели ржавые несмазанные дверные петли матузиковского мозга.