Ты атеист, Эдвин? спросил Эндрю Барретт с неподдельным интересом.
Я и сам наверняка не знаю, ответил Эдвин.
Воцарилась тишина, пожалуй, самая невыносимая в жизни Эдвина, но затем очень негромко заговорил его отец, который, приходя в ярость, намеренно вещал рублеными фразами, чтобы привлечь внимание.
Всеми благами в твоей жизни, сказал отец. Все посмотрели на него. Он повторил свой фирменный прием, только чуть громче и с убийственной невозмутимостью: Всеми благами в твоей жизни, Эдвин, ты обязан тому, что являешься потомком одержимого внука викинга-разбойника, как ты красноречиво выразился.
Конечно, сказал Эдвин. Могло быть намного хуже. Он поднял свой бокал: За Вильгельма Ублюдка! [2]
Гилберт нервно захихикал. Остальные не проронили ни звука.
Прошу прощения, сказал гостям отец Эдвина. Моего младшего сына вполне резонно можно было бы принять за взрослого человека, но, похоже, он все еще ребенок. Марш в свою комнату, Эдвин. Хватит с нас на сегодня.
Эдвин подчеркнуто официально встал из-за стола и сказал:
Всем доброй ночи. Отправился на кухню и попросил принести ему в комнату сэндвич основное блюдо еще не было подано и удалился дожидаться вынесения приговора, который подоспел к полуночи, возвестив о себе стуком в дверь.
Войдите, сказал он в волнении, глядя из окна, как ветер раскачивает дерево.
Вошел Гилберт, затворив за собой дверь, и уселся в старинное кресло в подтеках одно из самых ценных достояний Эдвина.
Ничего себе спектакль, Эдди!
Не знаю, о чем я думал, сказал Эдвин. Впрочем, нет, неправда. Я знаю. Я совершенно уверен, что у меня в голове не было ни единой мысли. Некая пустота.
Ты нездоров?
Вовсе нет. Никогда не чувствовал себя лучше.
Пощекотал же ты себе нервы, заметил Гилберт.
Еще как! Не могу сказать, что сожалею об этом.
Гилберт улыбнулся.
Тебе велено отправляться в Канаду, сказал он тихо. Отец занимается приготовлениями.
Я всегда собирался поехать в Канаду, сказал Эдвин. Это было намечено на будущий год.
Теперь придется ехать несколько раньше.
Насколько раньше, Берт?
На той неделе.
Эдвин кивнул. Он почувствовал легкое головокружение. Атмосфера комнаты немного изменилась. Ему предстояло вступить в непонятный мир, и комната уже начала уплывать в прошлое.
Что ж, сказал Эдвин спустя миг, по крайней мере, мы с Найлом будем на разных континентах.
Опять ты за свое, посетовал Гилберт. Ты что, просто говоришь первое, что придет в голову?
Рекомендую.
Мы не можем позволить себе быть столь легкомысленными. У некоторых из нас есть обязанности.
Ты подразумеваешь наследование титула и состояния, сказал Эдвин. Какая ужасная судьба. Впоследствии я буду тебя оплакивать. Мне будет назначено то же пособие, что и Найлу?
Немного больше. Найлу уже полагается обеспечивать себя. Тебе дается пособие, но с условием.
Выкладывай.
На некоторое время тебе закрыт доступ в Англию, сказал Гилберт.
Ссылка, сказал Эдвин.
Только не драматизируй. Ты и так собирался уезжать в Канаду, как ты сказал.
Но на какое время? Эдвин отвернулся от окна, чтобы посмотреть на брата. Я думал, что временно поеду в Канаду, обоснуюсь там, а потом буду регулярно приезжать домой. Что именно сказал отец?
К сожалению, если мне не изменяет память: «Скажи ему, чтобы не смел носа сунуть в Англию».
Что ж, весьма недвусмысленно.
Ты же знаешь его нрав. К тому же мама на его стороне. Гилберт встал, но задержался у двери. Просто дай им время, Эдди. Я бы удивился, если бы твоя ссылка оказалась бессрочной. Я этого так не оставлю.
5
По разумению Эдвина, недостаток Виктории [3] в том, что она слишком похожа на Англию, не будучи при этом Англией. Виктория весьма отдаленное подобие Англии, акварель, неубедительно наложенная на ландшафт. На второй вечер, проведенный Эдвином в городе, Томас приводит его в Союзный клуб. Поначалу здесь мило картинка из дому приятное времяпровождение в компании таких же парней из родных мест и восхитительный односолодовый виски. Некоторые джентльмены постарше прожили в Виктории несколько десятилетий, и Томас норовит проникнуть в их общество. Держится поближе к ним. Интересуется их мнением, серьезно выслушивает ответы, льстит. Неловко смотреть. Томас явно надеется произвести впечатление солидного человека, с которым можно иметь дело, но Эдвину очевидно, что старожилы всего лишь вежливы. Их не интересуют посторонние, даже если те родом из приличной страны, с приличной родословной, говорят с приличествующим акцентом и отучились в приличных школах. Это закрытое общество, которое держит Томаса на расстоянии. Сколько придется Томасу сохранять дистанцию, выписывая круги по клубу, пока его признают? Пять лет? Десять? Тысячелетия?
Эдвин отворачивается от Томаса и подходит к окну. Они на третьем этаже с видом на бухту, в небе гаснет последний луч света. Он ощущает беспокойство и неловкость. У него за спиной джентльмены обмениваются россказнями о спортивных успехах и однообразных рейсах на пароходе в Квебек-Сити, Галифакс и Нью-Йорк.
Вы не поверите, говорит прибывший из последнего порта у него за спиной, моя бедная матушка все еще думает, что Нью-Йорк принадлежит Содружеству.
Время идет. На бухту опускается ночь. Эдвин подходит к другим джентльменам.
Но горькая истина заключается в том, заявляет один из них в разговоре о важности риска, что у нас нет будущего в Англии, не так ли?
Группа молчит в раздумьях. Они все до единого младшие сыновья. Они не подготовлены к трудовой жизни, и наследство им не светит. К собственному удивлению, Эдвин поднимает стакан.
За ссылку, говорит он и выпивает. Слышится неодобрительный гомон.
Едва ли это можно назвать ссылкой, говорит кто-то.
За новое будущее, джентльмены, в новом далеком краю, как всегда дипломатично говорит Томас.
Позднее Томас находит его у окна.
Знаешь, говорит он, я, кажется, слышал кое-что про некий званый ужин, но мне до сих пор не очень верится.
Боюсь, эти Барретты неисправимые сплетники.
Пожалуй, хватит с меня на сегодня этого заведения, говорит Томас. Я думал, смогу преуспеть здесь, но если собираешься покинуть Англию, то ее нужно покинуть окончательно и бесповоротно. Он поворачивается к Эдвину. Я подумываю податься на север.
Насколько далеко на север? Эдвин озабочен удручающими видениями с иглу в мерзлой тундре.
Не слишком далеко. Чуть севернее острова Ванкувер.
Какие перспективы?
У дяди моего друга есть лесозаготовительная компания, говорит Томас. Но в общем и целом девственная природа. Разве мы не за этим здесь? Оставить свой след на девственной природе?
А что, если, напротив, хочется раствориться в девственной природе? Странная мысль на борту парохода, идущего спустя неделю на север, вдоль изрезанного западного побережья острова Ванкувер. Каменистые пляжи, леса, а за ними вздымаются горы. Затем изломанные скалы неожиданно уступают место белому песчаному пляжу такого длинного Эдвин еще не видывал. Он смотрит на прибрежные деревушки струится дымок, деревянные шесты с крыльями и намалеванными личинами тотемные столбы, припоминает он водруженные то тут, то там. Они ему непонятны, поэтому он их побаивается. Проходит много времени, и белые пески снова сменяются утесами и узкими заливами. Временами вдалеке он видит каноэ. Что, если он растворится в природе, словно соль в воде? Ему захотелось домой. Впервые Эдвин забеспокоился о своем душевном здоровье.
Пассажиры на борту: трое китайцев едут на консервный завод, молодая женщина норвежского происхождения, вся на нервах, едет к мужу, Томас и Эдвин, капитан и двое матросов канадцев все среди бочек и мешков с припасами. Китайцы говорят на своем языке и смеются. Норвежка выходит из каюты только за тем, чтобы перекусить, и никогда не улыбается. Капитан и экипаж доброжелательны, но не склонны беседовать с Томасом и Эдвином, поэтому Томас и Эдвин проводят большую часть времени вместе на палубе.