Станем исходить из образа вечной агрессии пребывающей в обществе, а за разъяснением принципа вечности агрессии будем опираться на понятие вечности агрессии, выверенной нами в своей исторической длительности. Ведь понятия даёт нам мысль, а образ рождают чувства, и они могут даже дополнять друг друга.
Итак, определены сущностные моменты и ключевое понятие «вечность агрессии», теперь более подробно наш сказ о начинании Века агрессии.
* * *
Тот, кто хорошо знает литературу по агрессии, знаком с классическими работами, может сразу назвать известных здесь авторов, и это в первую очередь З. Фрейд, К. Лоренц и Э. Фромм. Их вклад в разработку теории агрессии был во многих отношениях отправным. Но и сегодня они остаются полноправными и действенными участниками исследовательских работ. Ведь новые теории агрессии не могут возникать без того, чтобы не вступить с ними в полемику и не обозначить своё отношение к их идеям, мы ещё вернёмся к этому.
Освальд Шпенглер (1880 1936), автор знаменитого труда «Закат Европы», не входит в число таковых, и у него нет специальных работ, посвящённых агрессии, но ему принадлежит одно образное постижение, и оно, можно сказать, что во многом схватывает предметность человеческой агрессии. Шпенглер полагал, что агрессивность составляет сущность человека, и всё потому, что человек есть часть универсального пламени жизни. Шпенглер основывался на интуиции и прозрении, когда полагал, что человек, как искра пламени жизни, борется против холода (смерти), и что агрессивность есть его сущность.
Если согласиться, что всё это так, и агрессивность есть сущность человека во все времена, а человек часть универсального пламени жизни, то и агрессия, надо сказать, будет частью этого пламени. Ведь агрессивность (свойство) связана с агрессией как видовое явление с родовым (сущностным). В такой последовательности будет по существу вырисовываться и образ вечно пребывающей агрессии пребывающей, потому что её вечность связана с пребыванием в жизни людей и складывается из таких элементов, как человек, агрессивность и пламя жизни. Этот образ находится в подвижке, он всё время меняется в отображаемом объекте при сохранении сущностных основ жизни. Ибо меняется человек, ширится и растёт пламя жизни, если подразумевать под таковым цивилизационные изменения и конфликты, а вместе с ними разбирается и расчленяется на многие виды сама агрессия. Но общая идея триединства агрессии сохраняется. Это своеобразный символ, выражающий принцип всеохватности, принцип всеединства, как взаимопроникнутости и разделённости составляющих, и принцип постоянства деструктивного действия в образе вечной агрессии. Они раскрываются как сущностные начала в развитии агрессии.
В наших достижительных целях, связанных с концептуальными построениями Века агрессии, такой образ вечно пребывающей агрессии был принят за основу, исходя из выделенных элементов и развит в частностях, с различением агрессии как самостоятельной надличностной сущности в категориях чувственного и мыслительного мира. Мы её рассматриваем как образующее понятие Века агрессии. В своей действительности надличностная сущность может моментально овладевать чувствами и мыслями, являясь образцом, примером для агрессивных действий и поведения (подробнее об этом скажем, когда будем разбирать изменённые состояния агрессии).
Данный образ может рассматриваться и как общий путь в достижении поставленных целей. В предметном плане это даёт возможность нацеливать его (образ) на осмысление агрессии в своей целостности на воспроизводимость и постоянство её сущностных и поведенческих моментов. А главное, позволяет помыслить о том, что агрессия органически связана с жизнью, она насыщается ею, видоизменяясь и обретая новые формы. Агрессия этим сильна и искрометна, поэтому побороть её можно лишь погасив пламя самой жизни. Иными словами, агрессия неискоренима, она бессмертна, пока есть сама жизнь.
В свою очередь метаморфозы агрессии, представленные как искорки пламени жизни, могли бы дать нам понимание единичной и множественной агрессии, и связанных с ними проблемах. Ведь искорки сами по себе могут больно жалить в повседневности, и здесь мы имеем дело скорее с межличностной агрессией, но также верно, что от искры возгорается огромное пламя. Это пламя войны и различных массовых выступлений, и тогда речь может идти о множественных формах агрессии.
Но так ли всё происходит, как было нами расписано, и даёт ли пламя жизни свои искорки в виде агрессивных выпадов, делает ли она это неизменно? Мы попытаемся обрисовать это в своих доводах и суждениях, и речь пойдёт о составляющих агрессии и её сущностных проявлениях.
На пути наших изысканий, мы будем иметь в виду образные постижения агрессии Шпенглером и наши добавления к нему, как образу вечно пребывающей агрессии, и в заключении покажем, насколько это было действенным для концептуальных построений Века агрессии. А пока подчеркнём то неизменное, что агрессия как таковая всегда была присуща миру людей, человеческим отношениям, и проходила в своей действительности как действование, сопричастное злу и вражде. Развиваясь так по своей природе, она могла проявляться во взаимоотношениях отдельных лиц и групп людей, выражаться в действиях беспорядочной массы, быть частой или не частой в своих знаковых формах, таких как война, восстания, революции и терроризм.
В то же время заметим, что с агрессией никогда не связывали сущностное понимание века. Даже во времена длительных и кровавых войн она не характеризовала век как целостность, не была его собственным именем. Почему же сейчас мы заговорили о Веке агрессии? Что изменилось в мире людей и в человеческих отношениях? И что нам прежде может сказать наша повседневность, богатая на агрессию и насилие? Говорит ли она об изменениях природы человека, его ожесточении, и, как следствие, увядании социальности, или есть что-то иное, нам пока неведомое?
Для наших целей насущным будет то, как агрессия смогла оттеснить все другие виды действования и стать определяющей в характеристике века? Как в своей действительности она стала актуальностью зла и вражды? Какие механизмы обеспечивают тандем общественного и личностного в агрессии? И не происходит ли такое потому, что уже не столько интерес, и не столько необходимость защиты, а сколько злая воля побуждает и активизирует агрессию. Ибо усиливается связи между Я и словесными переживаниями, за судьбу нации, государства, где тон задают националистические настроения, сопровождаемые ростом чувств тревоги и страха. И что множественность таких выпадов ведёт к власти самой агрессии, делают её самостоятельной силой вопреки человеку. И здесь нельзя не выделить роль СМИ как невольной обслуги злой воли и расширения тем самым агрессивных сил в обществе. Наконец, если правда, что миром правит необходимость, то сближение агрессии с ней делает её сильнее человеческой воли, ибо, как говорили древние, перед необходимостью преклоняются даже боги. И тогда уже воля скорее станет служить агрессии, при остаточном влиянии личностного (желаний и намерений).
К постановке вопроса о возрастании роли агрессии в таком ключе, того, что способствовало её становлению в значении Века агрессии, и было вызвано усилением пламени жизни, образно говоря по Шпенглеру, мы пришли не сразу. Вначале был интерес к агрессии как таковой, и это вылилось в исследование ряда содержательных вопросов, связанных с определением природы агрессии как действования и выявления её связей со смежными чувствами. Выделялась также роль мыслеформ как силы мыслей и воображений; рассматривались и внутренние силы, ответственные за агрессию. Все это едино совмещалось и целостно выражалось в соответствии с традициями понимания агрессии как формы человеческого поведения, где фактическое содержание определяют нападение и насилие. Но фактичность сама по себе ещё не объясняет агрессию, она по большей мере указывает на её наличие, вид, сферы проявления и рост. Действительная же природа агрессии не проясняется, ибо она могла бы быть познана исходя из неё самой, априорно. И здесь следовало начинать с вопроса существования агрессии, с вопроса о том, что она есть как таковая и как она могла развиваться при любой цивилизации и в каждом обществе.