Захар у нас скептик, сказала Оксана, его байками про единое сознание не накормишь.
Да пожалуйста! Не верите повторим. Готова, Люсь?
Ребята окружили фокусниц, приготовившись ловить их на горячем.
Перетасовав колоду, Тая выложила на доски квадратом девять случайных игральных карт.
«Медлячок, чтобы ты заплакала, пусть звучат они все одинаково» залился мобильный у Сереги.[2]
Нюра приложила палец к губам.
Ш‐ш-ш, скинь.
Тая и Люся смотрели на карты.
Запомнила?
Люся кивнула.
Тая собрала карты, перемешала и снова выложила квадратом, но уже рубашками вверх. Люся выбрала одну, запомнила; не показывая подруге, положила на место. Девушки соединили руки и некоторое время не двигались, вглядываясь друг другу в глаза.
Семь червей! воскликнула Тая.
Вторая в верхнем ряду, проверим, скомандовала Оксана.
Тая открыла карту.
Семь червей! Семь червей! захлопала в ладоши Нюра. Они опять угадали!
Я не заметил, чтобы они мухлевали, сказал Серега.
Ведьмы, ухмыльнулся Захар, изящно дернув уголком рта, как только он один умел.
Давайте я попробую с Люсей вместо Таи, предложила Оксана.
Девушки уселись друг напротив друга. Люся повторила нехитрый цикл манипуляций с картами. Оксана выбрала из квадрата центральную, запомнила, вернула на место.
Девушки соединили руки и взгляды. Все молчали, только дождь шуршал будто бы кто-то мял конфетные обертки.
Девять пик, сказала Люся.
А вот и нет. Тая открыла карту. Валет бубен.
Давайте еще. Нужна статистика, нахмурился Серега.
Но и на другой, и на третий раз фокуса не получилось. Люся называла не те карты, которые запоминала Оксана, и наоборот.
Просто они не настолько близкие подруги, подытожила Тая с загадочной улыбкой.
Она положила на колени блокнот и взялась за карандаш.
Рисуешь? Покажи что-нибудь.
Нюра придвинулась к Тае и попыталась заглянуть через ее плечо.
Я не люблю, когда читают письма, Тая успела захлопнуть блокнот.
Что у тебя там такого секретного? поинтересовался Захар.
Тебя не касается, рубанула Тая.
Дикая ты какая-то сегодня. Нюра поднялась и подошла к краю крыльца. Дождь закончился.
Умытый мир блистал. Над волнистой кромкой леса громоздились леденцовые предзакатные облака.
Тая проводила глазами ребят, нырнувших в дым садовой листвы.
Наконец-то. Мне неуютно, когда слишком много людей.
Она раскрыла блокнот на случайной странице и черной гелевой ручкой принялась рисовать розу. Проводя линию, свежую пасту она размазывала пальцем создавала тени.
Да уж согласилась Люся. Когда я ловлю на себе взгляд Оксаны, мне кажется, что она постоянно меня оценивает.
Так ведь и ты ее оцениваешь, сказала Тая, облизывая палец, чтобы легче было размазывать линии. Ты же спрашивала меня после того, как мы вчетвером ходили в баню, у кого лучше фигура у тебя или у нее.
Красиво у тебя получается. Мне бы так. Я вот рисовать вообще не умею
Роза под пальцами Таи один за другим разворачивала лепестки, обретала объем, пышность.
Я думаю, Оксане нравится Захар.
Послушать тебя, так весь мир в него влюблен! с доброй насмешкой заметила Люся.
Тая фыркнула.
Может, так и есть. Он ведь и тебе нравится? Нравится же? Хоть немного? Особенно эта его ухмылочка в стиле «бэд бой»?
Да ну тебя! Люся со смешком отмахнулась.
Рядом с розой на блокнотном листе проявлялся бутон будто Тая чуткими пальцами стирала белый налет с готовой прекрасной картины.
Оксана, мне кажется, тайно меня недолюбливает, вздохнула Люся.
С чего бы? Ответ очевиден всем, кроме тебя. Она ревнует!
Люся накрыла ладонями уши.
Ей нравится Захар, продолжила Тая, а Захару, кажется, нравишься ты.
Опять ты съехала на любимую тему. Ехал-болел мне твой Захар.
Мы же подруги. Отчего ты мне не хочешь признаться?
Да не в чем признаваться. Вот серьезно! Ты как будто хочешь меня убедить, будто он мне нравится.
Я давно заметила, как он на тебя смотрит.
Не. Люся смущенно хохотнула. Он на всех так смотрит. Взгляд у него такой. С поволокой.
Роза была почти готова.
Можно мне поближе посмотреть? Люся склонилась к плечу подруги.
Тая протянула ей блокнот.
Смотри. Только страницы не переворачивай. Там дальше другое.
Думаешь, Серегина теория единого сознания полный бред? спросила Люся, разглядывая рисунок.
Нет. Отчего же? Ведь мы сами не понимаем, почему угадываем карты. И не понимаем, почему не получается с Нюрой или с Оксаной. Опиши, как это у тебя происходит.
Люся задумалась.
Не могу. Знание о карте приходит само. Просто приходит, и все. Неведомо откуда.
Давай я попробую. А ты скажешь, похоже или нет.
Тая уселась на доски скрестив ноги, прикрыла глаза.
Мы глядим друг на друга, начала она монотонно, низким голосом, долго-долго. Пока твои глаза не превращаются в мое небо, а мои в твое. Пальцы наших рук переплетаются, как корни деревьев. Мы молчим и слушаем дыхание друг друга. Нет больше ни меня, ни тебя. Плавятся невидимые контуры, мы становимся единым целым. Будто бы нас окружает теплое вязкое нечто; у него нет ни цвета, ни формы никакого знакомого нам свойства. И в нем в этом субпространстве появляется карта. Она вращается, как этажерка с открытками в книжном. Я знаю ее. Потому что ты ее знаешь. И больше не осталось ничего в мире, о чем бы знала ты и не знала я.
Тая расслабилась и засмеялась.
Ну ты даешь. Я бы ни за что так красиво не придумала
* * *
Пошли на пятачок.
Ожидая Люсю, расчесывающую волосы, Тая вертелась вокруг одного из столбиков крыльца подобно танцовщице у пилона.
Кажется, ты похудела.
Да? делано удивилась Тая.
Порыв ветра надул на ней длинную юбку, солнечный свет пробился сквозь легкую алую ткань будто внутри фонарика желаний возникли очертания стройных ног девушки.
У тебя шикарная фигура
Тая погасила довольный блеск в глазах. Промолчала приняла комплимент как должное.
Если бы Люся только знала, чего тебе это стоило.
У подруг имелось любимое место в лесу пятачок, так они называли его. На пригорке, окруженном рвами времен Отечественной войны, заросшими вереском, брусничником, толокнянкой, стояло удивительное дерево очень старая, в два обхвата, сосна. Торчащие из земли могучие корни лежали кругом, точно выползшие погреться на солнце змеи. А нижняя часть ствола, практически лишенная коры, гладкая как камень, темно-серая, отшлифованная временем и всеми теми, кто приходил сюда, гладил ее и скоблил от нечего делать, имела выпуклое утолщение, своей формой поразительно точно повторяющее женскую грудь, на нем даже был «сосок» зачаток наметившейся, но не выросшей в том месте ветви.
Тая и Люся проходили по главной улице через садоводство, выросшее на лесистом холме, точно семейство опят на пне, огибали шлагбаум на въезде, пересекали шоссе; в молчании, будто могилу, обходили автобусную остановку с выгоревшей на солнце надписью-граффити «Я люблю Захара М.», спускались и шли вдоль залива по двухколейной, когда-то проделанной трактором дороге, у самого берега сухой и пыльной, а дальше, в бору, изрытой корнями, усыпанной прошлогодней мягкой бурой хвоей. Прогулка служила поводом остаться вдвоем. Фраза «идем на пятачок» давно превратилась в позывной когда одна из подруг произносила ее, другая только кивала: поняла, мол, есть разговор.
Тая присела на толстый корень и приветственно провела ладонью по могучему стволу сосны с «грудью».
Люся устроилась рядом и принялась поправлять кремовую розочку, устроенную в треугольном вырезе майки.
Живая? Я не обратила внимания. Думала, брошка. В вашем саду таких вроде нет.
Это мне принесли.
Кто? Захар?
Да С братом заходил. На пару минут.
Розочки дарит! Он на тебя глаз положил, говорю же.
Не, брось Они всем соседкам такие розочки выдали. И Нюре с Оксаной тоже. Ездили с утра куда-то на машине и нарвали.