Вода капает вверх, Глеб. Во всяком случае, в этой точке мироздания.
Будто подтверждая его слова, новая капля сорвалась с пола и стекла по стене вверх к оконной решетке.
— Что скажешь?
— По ту сторону стены, — глухо проговорил я, — вода капает нормально. Так что странности у вас, а не у нас.
— «У нас» и «у вас» звучит, согласись, не очень здорово. Засыпали-то мы в одном мире. Общем.
— А проснулись в разных, — слова выходили одно нелепее другого и от этой нелепицы делалось жутко.
— Не уверен, — помотал бородкой послушник. — Совсем не уверен. И потом, приходившие из-за стены еще не такое рассказывали. Потому здесь, мягко говоря, не очень любят пришлых. Ваня их боится и его архаровцы тоже. Бог им судья.
Окончательно запутавшись, я помотал головой.
— За стеной все нормально…
Я осекся, вспомнив заросший вымерший город, с потрескавшимся асфальтом, ржавыми остовами машин и рваными клочьями проводов. На понятие «нормально» это не особо тянуло. Но, по крайней мере, там все было в порядке с законами физики.
— Там только город, в котором много лет не было людей, — поправился я.
— Другие говорили иначе, что подтверждает мою догадку.
Андрей замолк. Я молча сверлил его взглядом, не желая впадать в риторику и задавать вопрос, который и без того повис в воздухе.
За дверью послышалась возня. Заворочался ключ в замке.
Я повернулся на звук.
Створка распахнулась. В проеме стоял крепкий мрачный парень в потрепанной форме.
— Прочухался, — в его голосе не было вопроса. Скорее, небрежная констатация.
Андрей на появление парня среагировал странно. Подскочил с койки, как подскакивает из-за парты школяр при появлении в классе учителя.
— Это, что ли, твой непослушник Ваня? — спросил я у своего сокамерника.
Тот осторожно качнул головой. Мол, нет, и шутить не стоит. Парень отступил, освобождая проход.
— Новенький, на выход. Живо.
Тон его мне очень не понравился, но спорить я не стал. Пошел на выход. Отпустят вряд ли, но всё ближе к свободе, чем в четырех стенах.
Парень ждал.
Когда я уже был в дверях, в спину ударил вкрадчивый голос послушника Андрея:
— У каждого своя стена.
В этом ли была его догадка? Уточнить я не успел. Дверь захлопнулась, меня грубовато пихнули в спину.
— Топай.
Под конвоем я прошел по коридору и вышел на улицу. В лицо пахнуло свежестью. Воздух был прозрачен и чист, что особенно ощущалось после сырости каземата. Рядом высилась могучая монастырская стена. Красная кирпичная кладка, позеленевшая от мха и пропахшая древностью. Сквозь старые высокие деревья осторожно пробивались солнечные лучи, падали рассеянным светом. Как в детстве.
Еще в доперестроечные времена нас с Борисом приводила сюда бабушка. Я был маленьким, Борис совсем крохой. Тогда к храму не тянулись желающие воткнуть свечку, не сновали монахи. Монастырь не действовал, но в его постройках постоянно проходили выставки, посвященные храмовой архитектуре. Из тех выставок я мало что запомнил. Только невероятных размеров макет Кижей. Деревянное зодчество в миниатюре поражало.
Бориса в то время не поражало ничего. Он просто радостно поносился по некрополю, попрятался в доступных для этого полуподвалах. Единственное, возле чего он остановился с любопытством — сохраненные у дальней стены останки барельефа разрушенного Храма Христа Спасителя.
Снова я был здесь, кажется, спустя лет двадцать. Перестройка давно отгрохотала, вернув православной церкви некоторую часть имущества и положение в обществе. Не помню, за каким лешим я пришел в монастырь будучи взрослым, но от того образа детства не осталось ничего.
Стены окрасились в тошнотворный розово-коричневый цвет. Внутреннюю территорию разгородили, появилась охрана, монахи.