Старушка фыркнула и подняла связку рыбешек.
Цветы сажаю, ты что, не видишь?
Я озадаченно нахмурилась.
Но это же рыба. Зачем вам вообще сажать цветы, Тануки-баба? Вы же их не едите.
Вот именно. Некоторым из нас приходится хорошенечко потрудиться, чтобы добыть еду, в отличие от избалованных наивных полукровок, которых я уж не буду называть по имени. Она взглянула на меня из-под шляпы, изогнув тонкую седую бровь. А вот ты что тут делаешь, да еще так поздно, лисенок? Эти твои люди не шибко любят, когда ты слоняешься по лесу. Она хихикнула, и во рту у нее сверкнули желтые зубы. Что, Дэнга-сан вновь вышел на тропу войны? Ты опять превратила кошку в чайник?
Нет, такого я уже давно не делала кошка царапается, когда я пытаюсь положить лист ей на голову. Но Меня охватила дрожь, и я сцепила руки. Нагретый солнцем камень вдруг показался ледяным. Дэнга-сан очень рассердился, поведала я. В жизни не видела его таким. Он сказал, что во мне больше от ёкая, чем от человека, и что учитель Исао должен отнять у меня волшебную силу. Что, если учитель Исао его послушает? Что, если меня и впрямь лишат магии? Я Я запнулась, и все внутри у меня сжалось. Я и представить себе не могу, каково это жить без магии. Уж лучше бы мне отрезали пальцы или глаза выкололи. Если меня лишат волшебства, что со мной будет?
Тануки-баба фыркнула.
Пойдем, позвала она, указав на тропу концом своей удочки. Угощу тебя чаем.
Я соскочила с камня и последовала за сгорбленной фигурой, которая повела меня по узкой извилистой тропе через бамбуковый лес. Удочка тихонько постукивала ее по плечу, а из-под платья то и дело высовывался кончик коричневого хвоста. Я сделала вид, что не замечаю его, зная, что и Тануки-баба притворяется, будто не видит моих ушей и хвоста. Таков был негласный закон ёкаев: они не привлекали внимания к своей «ёкайности» во избежание слежки, травли или проклятий. Впрочем, Тануки-баба я не боялась. Со мной она всегда обращалась радушно, как с родной внучкой, любила рассказывать захватывающие, а порой и жуткие истории о том, какие фокусы проделывала над людьми, когда была еще совсем юной тануки[13].
Пройдя через заросли бамбука, мы углубились в чащу леса. Здесь древние деревья росли так близко друг к другу, что их ветви тесно переплетались, почти закрывая собой солнце. Свет слабыми лучиками пробивался сквозь листья и усеивал землю под ногами пестрыми пятнами, а в воздухе было разлито благоговейное спокойствие. Любопытные кодама, древесные лесные духи, глядели на нас из-за листьев, а некоторые даже скакали за нами вдоль тропы. Их полупрозрачные зеленые тельца были не больше пальца.
Тануки-баба провела меня вдоль знакомого говорливого ручейка, через маленький арочный мост, облепленный мухоморами и древесными грибами, к деревянной лачуге, полностью заросшей мхом. По рассказам Тануки, когда-то давно лачуга принадлежала одному ямабуши, бродячему отшельнику, который искал гармонии и баланса в природе и умел общаться с ками напрямую. Но потом он то ли умер, то ли оставил эти места, так что теперь в его доме поселилась Тануки. Соломенная крыша наполовину обрушилась, а вокруг было полно деревьев и кустов, так что если не знать, что здесь кто-то живет, лачугу можно было и не заметить среди зелени. Внутри, как обычно, царил бардак; мусор высокими кучами лежал по углам и вдоль стен.
Садись, прорычала Тануки-баба и указала на низкий деревянный стол посреди комнаты единственное свободное пространство во всем доме. Сделаю нам чаю если найду чайник, конечно.
Я заметила три чайника в разных углах лачуги, но промолчала, потому что мои предложения всегда встречались в штыки. Непременно оказывалось, что тот чайник не годится, потому что в нем трещина или он грязный или в нем живет птичья семья. А нужный чайник где-то в другом месте, но найти его под силу лишь ей одной. Я присела за маленький столик и стала ждать. Наконец Тануки-баба вытащила из кучи мусора старый и помятый железный чайник с тонким носиком.
Пустой, со вздохом объявила она, заглянув внутрь. Пожалуй, это даже хорошо. В прошлый раз там были мыши. Но зато придется теперь его наполнять. Я скоро вернусь. Ничего тут не трогай, сказала она и поковыляла за водой.
Я терпеливо ждала и гоняла по столу маленькие огоньки кицунэ-би, а Тануки-баба тем временем набрала воды в чайник, повесила его над жаровней и разожгла угольки. А потом стала деловито кружить по комнате, доставая из кучи мусора то одно, то другое и что-то бормоча себе под нос. Наконец она вернулась к столу с чайником, двумя чашками со сколотыми краями и подносом, на котором была выложена в ряд пойманная ею рыба, еще сырая и нечищеная.
С шумным вздохом она опустилась на старую, видавшую виды подушку напротив меня. Потом немного поерзала, устраиваясь поудобнее, сняла шляпу и швырнула ее в угол, где та упала в кучу мусора. Я учтиво опустила глаза, стараясь не смотреть на круглые пушистые уши, торчавшие на седой голове.
Налей, что ли, чаю, лисенок! велела Тануки-баба, махнув рукой на чашки и чайник. Пусть от тебя будет хоть какая-то польза.
Я осторожно разлила зеленоватую жидкость по чашкам и передала одну из них Тануки-бабе. Та с кривой ухмылкой поставила ее перед собой.
Не возражаешь, если я изменю облик, пока мы едим? спросила она, поглядывая на поднос с рыбой. В этом теле проще готовить чай, но у себя дома мне хотелось бы расслабиться.
Я кивнула.
Само собой, не возражаю, Тануки-баба. Как вам удобнее.
Она фыркнула, вскинула голову и встряхнулась. Ее тут же заволокло плотное облако пыли. Я чихнула и отвернулась, а когда снова посмотрела, напротив меня вместо старухи уже сидело пушистое коричневое создание с черной мордочкой и пышным хвостом. Я пододвинула ей чашку, и она взяла ее коричневыми лапами и поднесла к узкой морде.
Так-то гораздо лучше, проговорила она, с тихим стуком опустила чашку, стащила рыбку с подноса и забросила в пасть, а потом в мгновение ока сгрызла своими острыми желтыми зубами. Что ж, продолжила она, пока я отпивала чай. Он оказался чересчур горьким, но говорить об этом было бы невежливо. Расскажи-ка мне вот что, лисенок. Что ты такое натворила, что эти твои людишки так на тебя обозлились?
Я коротко поведала ей о фокусе со свечами и о том, как он разозлил монахов и особенно Дэнгу-сана. А когда дошла до слов Дэнги о том, что он хочет, чтобы учитель Исао отнял у меня волшебную силу, Тануки-баба оглушительно фыркнула, едва не уронив чашку.
Нет, это просто смешно! прорычала она и впилась зубами в последнюю рыбку так сильно, что послышался треск тонких косточек. Отнять у ёкая волшебную силу, тоже мне! Да о таком и помыслить кощунственно! Нет, ни за что не стала бы связываться с такими дураками.
Что же мне делать, Тануки-баба?
Ну, могу сказать, что я бы сделала в подобной ситуации, проговорила Тануки-баба, и по ее мордочке пробежало коварное выражение. Но ты, пожалуй, слишком юна для такого смелого шага. И все же решение очевидно, разве не так? Нужно бежать.
Монахам это ужасно не нравится, призналась я. Они всегда очень сердятся, когда я вот так убегаю. Сегодня наверняка устроят мне взбучку.
Нет, прорычала Тануки-баба. Нужно убежать и уже не возвращаться.
То есть навсегда покинуть храм?
Само собой. Пожилая ёкай указала на дверь своей лачуги. Ты что, и впрямь думаешь, что храм это единственное место, где можно поселиться? И что монашеский образ жизни единственный из возможных? Она поморщилась. Лисенок, за стенами монастыря целый мир. Полный чудес, богатств, хаоса и того, что ты себе даже вообразить не можешь. Ты только попусту растрачиваешь свою жизнь и таланты, оставаясь в храме и слушая, как люди бубнят о том, что правильно, а что нет. Кицунэ рождена не для того, чтобы сидеть в клетке. Разве тебе не хочется сбежать из нее и увидеть все, чего тебя лишили?