Что он имел в виду, стало ясно уже через пару минут.
Вдвоем с летчиком они сдвинули крылья летающей лодки на фюзеляж и тот после этого отправил пассажиров в самолетное нутро.
– Все внутрь, – скомандовал летчик. – Поместитесь… В тесноте, да не в обиде. Да! И капитанское кресло не занимайте, пожалуйста…
Внутри и впрямь было тесновато, но протестовать никто не стал. Сидя в полутьме, едва рассеиваемой небольшой лампочкой, они слышали, как пилот (или теперь уже моряк?), верткий как обезьяна, прыгал по крыше, скрипел металлом о металл, покручивая какие-то штурвалы и рукояти, булькал, открывая и перекрывая клапаны, с визгом вытаскивал что-то на выдвижных кронштейнах…
Через несколько минут он спустился к ним и завернул кремальеру люка.
– Все тут? – поинтересовался он оглянувшись. На губах его появилась бодрая улыбка. – Никого снаружи не забыли?
Его голос приободрил профессора.
– А мы и правда опустимся под воду?
– Правда, – будничным голосом человека, наплававшегося на всю оставшуюся жизнь, ответил летчик. – И не только опустимся, но и поплывем… Меня, кстати, Михаилом Петровичем зовут.
– Сказка… – покачал головой профессор. – Братья Гримм…
Михаил Петрович подмигнул чекистам и не в пример бодрее отозвался:
– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
Под днищем заурчало, и зеленоватый обрез балтийской воды медленно начал подниматься по стеклу кабины. Профессор машинально втянул голову в плечи. Федосею и то стало несколько не по себе. Человек не чуждый авиации, он про такие лодки еще не слышал, и симбиоз лодки и самолета показался чекисту несколько странным. Одно дело просто самолет или просто подлодка, но гибрид… Часто ведь получается, что дети берут от родителей не лучшие, а худшие качества. Он спросил:
– А нас не…
– Не беспокойтесь, товарищи.
Свет лампочки стал ярче, и темнота раздвинулась в стороны, показывая людям крепкие, клепанные из кольчугалюминия борта и стальные шпангоуты. Капитан постучал по металлу кулаком.
– Аппарат проверенный. Я на нем до 50 метров погружался и двое суток на глубине пробыл. Так что сегодняшнее испытание в сравнении с тем, что было – мелочь. Опустимся метров на десять и часа через три всплывем…
Балтийская вода накрыла иллюминатор, он погасил свет, и лодка погрузились в подводную ночь.
Минут десять они бесшумно двигались вперед, но плавность движения сменилась жестоким толчком.
Они не услышали грохота, но что-то мягко, словно бесшумно подкравшийся зверь, ударило их лапой. Профессор охнул, а капитан выругался.
– Что это?
– Снаряд. Трехдюймовый снаряд. Не терпится кому-то нас к Нептуну отправить…
В его голосе пассажиры не услышали испуга, скорее злость и раздражение. Он уткнулся в панель перед собой, разбираясь в показаниях приборов. Следующий удар бросил их друг к другу.
– Что-нибудь можно сделать? – осведомился профессор. Голос его не дрожал, но Федосей отлично понимал, что чувствует кабинетный работник, сидя в этой железной бочке. Эх, небо, небо… Где ты, голубой простор, где везде опора, на каждом крыле по пулемету, а на всякий случай за спиной имеется надежный парашют системы Котельникова…
Профессора поддержал и Деготь.
– Действительно, Михаил Петрович, неужели мирному воздушно-подводному исследовательскому комплексу нечем ответить этой зарвавшейся канонерке?
Капитан покосился на них, задумчиво поскреб подбородок.
– Есть, конечно…
Какое-то время он, очевидно, колебался. Явно тут имелись какие-то тайны, к которым чужих подпускать не хотелось, но он все же решился. Трехдюймовый снаряд – серьезный аргумент.
С минуту он колдовал над панелью, то перебрасывая туда-сюда тумблеры, то прижимая к ушам эбонитовые наушники, то двигая стеклышко логарифмической линейки.