Федосей покачал головой, соглашаясь разом и с профессором, и с самим собой. Теперь-то ясно становилось, почему ОГПУ так интересовалось неизвестными изобретателями, что своими, что зарубежными. Из такого изобретения террор-машину делать, что микроскопом гвозди забивать. Для такого изобретения это такая малость… Тут, если прочитанного недавно Циолковского вспомнить, да свой африканский вояж, да общие настроения в народе – все очень хорошо один к одному прикладывается. Выходит за атмосферу молодая советская республика, туда, где нет ни угнетенных, ни угнетателей. Зачем? Так очевидно ведь. Из самой сути революции ответ вытекает – чтоб на всей Земле не осталось ни тех, ни других. Ни угнетателей, ни угнетенных. Как все это образуется, пока говорить рано, но наверняка образуется. Так что такого немца беречь надо. Холить и лелеять. Самое время, между прочим…
Вокруг того уже натекла лужа, и он начал постукивать зубами.
Июнь, конечно, летний месяц, но Балтийское море это все-таки Балтийское море, а никак не Черное. Не говоря ни слова, Деготь стал стаскивать с профессора мокрую одежду. Тот почти не сопротивлялся, когда Федосей набросил ему на плечи свой пиджак и принялся выжимать мокрые брюки. Ульрих Федорович пытался встать и пойти на розыски чемоданов, но Федосей остановил его.
– Боюсь, наш багаж не уцелел. Придется вам пока обойтись тем, что мы имеем.
– Вы думаете, что все так плохо? – проклацал зубами немец. Прыгая с ноги на ногу, он пытался согреться.
– Почему плохо? Напротив, все отлично!
Штанины перекрутились, из них потекла мутная балтийская вода. Озабоченно глядя на занавесивший половину неба дым, Деготь заметил:
– Мы живы – и это хорошо. Видимо, профессор, вы недооценили свою голову. Те, кто послал за нами сбитый вами самолет, оценили ее гораздо выше.
– Вы так считаете?
– Разумеется. Я просто не вижу другого разумного объяснения.
Он встряхнул выжатыми брюками. Воздух наполнился песком и брызгами.
– Кто-то очень не хочет, чтоб вы попали туда, куда хотите. Причем настолько «очень», что не пожалел ни техники, ни людей.
– Я даже не знаю, что вам сказать, – подумав, нерешительно сказал профессор. – Все-таки мне, простите, в это не очень верится.
Профессорский пиджак хрустнул и выпустил из себя еще одну лужу.
– А вы обретайте веру постепенно. Сперва поверьте, что за домом все-таки велось наблюдение.
Профессор удрученно кивнул.
– Видимо, в этом вопросе вы были правы…
– Видимо, да, – согласился Деготь. – Если хотите знать, то у меня есть только два объяснения случившемуся…
Это заинтересовало даже Малюкова, у которого нашлось только одно объяснение происходящему.
– Ну?
– Либо за нас взялась какая-нибудь серьезная спецслужба, вроде французской или британской, либо…
Деготь серьезно посмотрел то на одного, то на другого. Малюков кивнул.
– …либо у меня мания преследования.
Мнение свое Федосей оставил при себе. Резон в словах товарища имелся. Найти их могли бы только хорошие профессионалы. Германским спецслужбам это было бы, конечно, легче, но им не было никакой нужды проводить такие сложные комбинации – с аэропланами и дирижаблями. Те могли арестовать их в любой момент. Значит, все-таки гости… Но почему? Откуда они вообще узнали про профессора? Та же мысль пришла в голову и Дегтю.
– Профессор, прошу вас, припомните, кто еще знал о вашем желании поехать в СССР?
– Никто. Я не распространялся о своих планах.
Чекисты переглянулись и пожали плечами. Чудес на свете не бывало. Объяснение должно найтись.
– Может быть, в частных разговорах…
– Нет.
Федосей взмахнул полувыжатым пиджаком, разбросав вокруг песок и брызги.