Раз тут они по секретному делу, то и следов не должно остаться ни при жизни, ни после смерти. Только камнем привалили, да начертил он, макнув пальцем в воду, пятиконечную звезду на камне. Поднялось солнце – и исчезла звезда, как и не было ее.
Он вздохнул и посмотрел на товарища. Кто знает, что после них останется… Может, и хоронить будет нечего…
А Федор был плох. В его желтых глазах зрачки смотрелись зернышками черного перца.
– У тебя лихорадка, товарищ. Хинин нужен… Или, на худой конец, джин…
– Джин? – слабо оживился Федор. – Да. Джин это хорошо. Только где ж тут его взять? Вот если только товарищ Малюков нагонит, может, у него первачом и разживемся. Тогда и полечимся…
Знахарь за лечение командира денег не взял, ни английских, ни советских. Пришлось оставить ему три литра спирта, в котором чернокожий доктор, как оказалось, хорошо разбирался. Кто ж знает, может, и впрямь поможет?
– Ты вон лучше туда погляди – красота какая!
Из марева, из дрожащей синевы невозможным образом появилась вершина. Та самая. Они уже второй день видели ее. Каменная громада Килиманджаро словно безо всякой опоры висела в воздухе. Темная синева, служившая основанием, постепенно приобретала коричневые оттенки, а вершина сияла ослепительной белизной, словно кто-то там рассыпал сто вагонов рафинада.
– Недалеко уже… – сипло сказал Федор, – дня два-три, как думаешь?
– Это как пойдет, – осторожно отозвался Григорий. – Какая дорога будет…. Если ничего не помешает, то, возможно… Выполним приказ.
Он старался не думать о том, что если Малюков все-таки погиб, то от оставленного самолета толку не будет никакого. А это значит снова мерить Африку ногами.
Он уселся рядом с товарищем. Солнечный свет лился на саванну потоком расплавленного золота. От этого даже прохлада тени казалась горячей.
«Три дня пути, – подумал он, отгоняя от себя видение высыхающей на горячем камне звезды. – Три дня жары…»
Ох, тяжко в Африке…
СССР. Москва
Февраль 1928 года
…Покрытые лаком деревянные панели, украшавшие стену кабинета, отбрасывали на стол теплый свет заходящего солнца, и было довольно светло, но настольную лампу Сталин все же включил. Когда-то она стояла на столе у Ленина и стала для него вещественным доказательством преемственности идей и лозунга «Сталин – это Ленин сегодня!».
– Наши агентурные группы, Иосиф Виссарионович, прорабатывают горные вершины по списку номер два. Однако уже сейчас, на основании неполных данных можно сделать предварительные выводы. С Европой, учитывая складывающуюся политическую обстановку, как я вам уже докладывал, нам сейчас лучше не связываться… Нет пока сведений из Африки, но это самый трудный участок. Подождем еще немного. А пока наиболее перспективными считаю два направления – Индийское и Турецкое.
Сталин повернулся к карте. Менжинский коснулся указкой коричневого пятна Тибета и голубого – Черного моря.
– По обоим направлениям работа ускорена и через несколько недель можно будет принимать окончательное решение.
– А что с Джомолунгмой?
– В Индии, товарищ Сталин, у нас хорошие возможности. Очень все удачно складывается. В настоящее время там работают и наша группа, и экспедиция Рериха. Несколько лет назад ситуация сложилась таким образом, что прибытие четы Рерихов…
– Это какие Рерихи? – перебил его Сталин. Менжинский не стал вдаваться в ненужные подробности. Голова вождя не копилка для мелочей.
– Это наши Рерихи.
Сталин не стал переспрашивать, только кивнул.
– Когда они прибыли в Дарджилинг, расположенный на южных склонах Гималаев, их приезд совпал с бегством из страны Таши-Ламы – духовного правителя Тибета.