Легко перелетев от одной стены к другой, немец снял стальные заслонки с окон.
– Ух ты!
Агент Коминтерна не глядя завернул пробку и сунул коньяк обратно за пазуху. Такого они еще не видели. Такого еще никто не видел!
Раскрасневшийся профессор торжественно объявил:
– Мы с вами на круговой околоземной орбите! Поздравляю вас, товарищи! Будем считать, что первый этап нашего эксперимента прошел нормально!
Видно было, что Ульриха Федоровича разбирало поговорить. С несколько глуповатой улыбкой он шевелил губами, глядя на Землю.
А колыбель человечества медленно кружилась у них под ногами. Там остались товарищи, еще не знавшие, что аппарат сделал то, для чего его создавали!
Федосей расправил плечи и запел «Вставай, проклятьем заклейменный!..» Деготь подхватил со второй строки. Вытянув руки по швам, они висели в невесомости и пели главную песню революции. Профессор не пел, но Федосей видел на глазах у него слезы. В этот миг все тут было впервые. И корабль в космосе, и «Интернационал», и слезы профессора…
Коснувшись ладонью глаз, профессор сиплым голосом сказал:
– Надо сообщить на Землю… Федосей, вызовите лабораторию….
Федосей подтянулся к радиостанции и застучал ключом. Несколько раз он вызывал стартовую площадку, прижимая эбонитовые кружки наушников к ушам, но тщетно.
– Связи нет, профессор.
Легко коснувшись рукой стены, профессор подлетел к Малюкову, подхватил наушник, хотя и без наушника слышно было, как воет там мировой эфир.
Несколько секунд профессор вертел рукоятки настройки, но вой не унимался. Угрюмый звук висел в кабине напоминанием об окружавшей корабль неизвестности.
– Голос мирового пространства! – торжественно сказал немец, подняв палец. – Мировая Пустота приветствует нас!
– Или антенну оторвало, – прозаически возразил Деготь. Коньяк уже разошелся по крови и мир вокруг стал понятным. – Предлагаю выйти и посмотреть…
Федосей с удивлением посмотрел на товарища, мол, что тот такое предлагает, но профессор удивил его еще больше. Он с воодушевлением отозвался:
– Отличная идея! Только надо прикрепить себя к кораблю…
Профессор отодвинул щиток в стене и оттуда выплыло несколько мотков… Да пожалуй что веревок. Они медленно, словно подталкиваемые слабым ветром пуховые комки, полетели по кабине. Федосей взлетел над креслом и поймал один. Скорее всего, все же не веревка, а трос. Гибкий, свитый из нескольких жил, правда, все-таки тонковатый… Из такого впору сеть на крупную рыбу плести, а не к кораблю привязываться.
– Это вот этим, что ли, к кораблю-то?
Деготь энергично кивнул, что, мол, не ошибся товарищ, именно этим.
– Именно, – подтвердил профессор.
Федосей смотрел то на одного, то на другого с удивлением.
– Так на этом хорошую рыбу на берег не вытянешь…
– Не забывайте, что веса в вас тут нет…
– А от холода не порвется? У нас в Сибири от холода, бывает, рельсы на железной дороге лопаются… а тут…
Он поднял брови, показывая, что не может подобрать определения к тому, что держал в руках.
– Вы же говорили, что за бортом просто неестественный мороз, чуть не 150 градусов…
– Нет, вы меня, товарищ Малюков, невнимательно слушали.
Профессор даже слегка огорчился, нахмурил брови.
– Есть места, где и за двести в минус по Цельсию. Но, разумеется, ничего не случится… В смысле не порвется… А что мороз… пусть. Там внутри проходит электрический ток и нагревает канат.
Продолжая с тем же сомнением глядеть на тонкую привязку, Федосей сказал:
– Ну, раз так, то давайте… Я вам, профессор, почему-то верю…
Он несколько раз согнул-разогнул трос, словно ждал, что тот разломится, но ничего с тем не произошло.