– Предложу! Что нам на прошлое оглядываться? Прошлое нам теперь не в помощь, а скорее как ядро на ноге, что вперед двигаться мешает. Но есть человек, который на себе сейчас всю страну в будущее тащит. Из тьмы из косности, из безграмотности и бескультурья. Раз уж мы на этой красоте к звездам полетим, то пусть и название в будущее смотрит! Пусть зовется «Звездолет «Иосиф Сталин»!
СССР. Москва
Март 1929 года
Опеку профессора Федосею неожиданно пришлось прекратить. Распоряжением руководства его отозвали из Свердловска в Москву, чтоб отчитаться перед товарищем Ягодой о состоянии дел на объекте.
Собственно, это даже не отчет был, а так… беседа.
Генрих Григорьевич внимательно слушал, изредка перебивая Малюкова вопросами по существу – настроения сотрудников, возможности аппарата, профессорские разговоры, не говорит ли профессор о себе, о своем прошлом.
Федосей, как мог, отвечал.
Ягода слушал молодого чекиста о нападении белобандитов во время испытательного полета и вдруг перебил, словно тот говорил о чем-то неважном.
– А что товарищ Малюков… Вот вы профессора знаете почти год… Так?
– Так, товарищ Ягода. Даже чуть больше.
Заместитель председателя поднялся из-за стола, жестом остановил попытавшегося подняться гостя, прошелся по кабинету.
– Не показалось вам что-нибудь странным в его поведении…
– Странным?
Ягода кивнул, не стараясь дополнительными вопросами облегчать положение Малюкова.
Федосей озадаченно посмотрел на него, незаметно вытерев о галифе вспотевшие ладони…
Он понимал, что от него чего-то ждут, но не понимал пока, чего именно. Что может быть странного в гении? Все там может быть странным. От привычки застывать в задумчивости, а потом соображать, где он, до умения из нескольких разрозненных фактов делать не просто верный вывод, а выдавать конструктивное решение… Только для гения это, вероятно, норма…
– Да нет… Нет. Иногда правда задумается о чем-то и потом смотрит так, словно не узнает…
Он вспомнил действительно странную вещь и со смущенной усмешкой сообщил:
– Крестится вот иногда по-православному…
Ягода промолчал и Федосей неуверенно продолжил:
– Только ведь это среди представителей умственного труда не редкость? Заработался человек и…
– Ну, ну, – приободрил его Ягода. – Интересно…
С минуту Федосей вспоминал еще что-нибудь примечательное, но…
Видя, как чекист старается припомнить что-то еще, зампред ОГПУ махнул рукой. Хоть других дел было по горло, хоть людей катастрофически не хватало, а профессора нужно было брать в разработку всерьез. К слишком серьезным вещам оказался допущен немец. Слишком большие надежды на него возлагались. Сам Генрих Григорьевич вполне мог представить себе человека без будущего, повидал таких, но вот человека без прошлого – нет. Было у профессора прошлое. Было. Существовало. Только вот куда оно подевалось?
– Ладно, товарищ Малюков… У меня к вам иное поручение.
…Выйдя из здания ОГПУ, Федосей, лавируя между редкими авто и пролетками, перешел площадь и по Ильинке направился к Кремлю.
Москва смотрелась, словно город будущего.
Вертя головой и ловя глазами приметы грядущего, Федосей размышлял о том, что мог извлечь из их разговора товарищ Ягода. Странный разговор какой-то вышел. Чудной.
Если только, конечно, не имел какого-то скрытого от молодого чекиста смысла второго, а то и третьего дна.
На Красной площади он подоспел как раз к смене караула. Четким шагом часовые в длинных кавалерийских шинелях, с синими звездами на буденновках прошагали к мавзолею.
Он смотрел на них, но как-то вполглаза – чувствовал, как в душе дергается какая-то заноза.
Ежу понятно, что все эти вопросы задавались неспроста.