А личные чувства счастье, любовь, поэзия, открытость? снова возбудился Близнецов. Это не может быть заблуждением! Ваша новая, совершенно изменившаяся жизнь это отторжение от поэзии.
По улице брели с митинга празднично одетые толпы. Ироничный пожевал чувственными губами, глядя на пеструю толпу.
Ни у кого не было намерений добиваться такого изменения жизни. Это обычное дело в истории. Человек предполагает, а бог располагает. У бога, видимо были совсем другие планы. Он режиссер, а мы актеры и, как правило, не знаем, что нам предстоит сыграть в этой великой драме.
Близнецов скривился.
Не слишком ли высока цена за такое изменение?
Ироничный остановился.
Конечно, жизнь коротка, и человек хочет, чтобы все было тихо и спокойно. Но многие процессы идут за пределами человеческой воли, и с этим ничего не поделаешь. Если вы думаете, что может что-то изменить кто-то из вождей мирового уровня, то это не так. Надо находить свой путь в бурном потоке событий.
Значит, не верите в человека?
Он возбудился.
Я верю в человека! Его хают, забывая, что он не только приспосабливался к условиям, но всегда был жизнестойким. Свою глубинную нравственность проносил через века.
И заговорил о славянской душе.
Я поездил по западному миру, знаю. Там люди меркантильны, эгоистичны. В наших нет, конечно, той духовности, отличающей нас от всех, что декларировалась в старое время. Что стоит только уничтожение храмов и расстрелы священников при равнодушии большинства. Но это кажется, что Америка впереди, с ее часто лицемерной религиозностью.
Почему? удивился Агент.
Тот задумался.
Мы просто органично не подходим друг другу. Нам не ужиться с западным миром, он механистичен и функционален, с латинской апелляцией к праву, норме, закону, без веры в человека, где не очень уютно импровизации. Там не поплачешься в жилетку, а лишь предложат пойти к психологу. Но это не то. Вы бы женились на нелюбимой? Может быть. Но никогда бы не полюбили.
Бывает и так, сказал Агент, стерпится слюбится, когда узнаешь друг друга близко. Приспособившиеся пары бывают неразлучны.
Всякое сравнение хромает.
Близнецов упрямо продолжал:
Но у них есть свобода слова. Это дорого стоит.
Да, свобода слова несовместима с цензурой. Кстати, у нас нет цензуры. Правда, в условиях мобилизации становятся запретными те гуманистические воззрения, которые были в мирное время. У нас законы, как и у других стран: то, что вредно для государства, тем более для детей, запрещено.
Агент действительно не заметил официальной цензуры. Ее заменяла общественность. Как он узнал, Госкомнадзор ежемесячно получал сотни писем о незаконных действиях граждан, что негодующая интеллигенция называла доносами.
И никто не контролирует?
Как никто? Общественность.
То есть, авторитетные граждане, зло пояснил Близнецов. Чиновник, врач, учитель, полицейский пристав. Но как они могут подходить со своим профессиональным инструментом, например, к художественному произведению, которое создается по другим законам? Как они могут инспектировать операцию хирурга? Что они понимают?
Политолог снова остановился.
Без цензуры нельзя. Пушкин писал о нашей цензуре: «Всякое христианское государство должно иметь цензуру. Разве речь и рукопись не подлежат закону? Каждое правительство вправе не позволять проповедовать на площадях все, что кому в голову взбредет».
Молодой человек Пушкин мог сказать это по конкретному случаю. Чтобы, например, не закрыли его журнал «Современник».
«Наше все» был многогранен.
Он оглянулся и предложил пройтись. Близнецов колебался: нужно ли с таким разговаривать.
Но Агент пошел за ним, и он тоже. Какие у того могут быть еще аргументы?
Ваша романтика эгоистична, говорил ироничный. Она губит все, что вне своего круга. С одной стороны любовь и близость узкого кружка, а с другой изничтожение покушающихся на него.
И процитировал:
Уходит жизнь в распахи дачот ругани погрязших в Дело, из выживания задачв природы вольность без предела.И то, что любит, что всегдаоткрыто любящею гранью навстречу близкому отдать спешит свое, и топчет странночужое, не свое, ничто.Оно раздавлено в обиде,но правым себя видит то,что любит, лишь любимых видя.
Близнецова стихами не проняло.
А ваша коллективная злободневность одна из частностей, одна тысячная человеческого существования! Но сиюминутная актуальность придает этой тысячной первостепенное значение.
Политика всегда сиюминутна, ею все интересуются, но уходит эпоха и все, с нею уходят и политики. Искусство тоже не вечно. Но в этой сиюминутной реальности мы живем и действуем. После нам будет все равно, другие будут портить жизнь.
Я говорю о взгляде на мир! закричал Близнецов. Не передергивайте.
Нужно вам, наконец, твердо стать на ноги, поморщился ироничный.
Мы верим в то, что наступят иные времена, размахивал руками Близнецов, и ваша разрушительная сила испарится, как нависшая над нами тяжелая туча.
Ироничный отшатнулся от его жеста.
Ваши иные времена иллюзия! Есть суровая реальность. Продолжается разворот от глобализации, взаимного доверия к большей регионализации. Разрушены мировые связи, правовой порядок в бизнесе, бегут от долгов. Сейчас главное выживание людей, пропитание, медицина и отвлечение от тяжелых забот. Отпала система, когда тянули с государства и ни за что не отвечали. Отпали, как старая кора, те пройдохи, кто кормился вокруг этих насущных проблем, впихивая сомнительное. Вспомните, как из телевизора сыпались услуги, лишь только включали, реклама таблеток, дающих бессмертие, сомнительных советов по улучшению здоровья: «Вы не поверите! Только что открыт способ быстрого удаления грибка!». А в искусстве развлечений каждый сопляк мнил себя гением.
Он взгрустнул.
Я тоже оттуда. Тогда была совсем другая жизнь. Все устоялось, но работало не очень хорошо. Та эпоха закончилась бесповоротно. Обнулилась, и в этом смысле стала идеальной. Ты можешь создавать что-то совершенно новое. Все это оказывается хорошо. А вы до конца не понимаете этого. Та часть нашей жизни была неплодотворна. В ней не было творческого порыва. Это водевиль, иногда кровавый. А теперь наступила эпоха, скорее, величественной драмы.
Агент видел страну, похожую и совсем не похожую на свою. Они живут только в слепом настоящем времени, подстраивая под себя прошлое!
Но ему чем-то понравился ироничный политолог.
***
Новые друзья казались ему привычными, похожими на людей в его мире, но только попавшими в дурное общество и потому нелепыми. Они ничего не могли дать, кроме неприятия сложившейся системы.
Он сделался приятелем того иронично-дружелюбного политолога, что спорил в День единения. Тот жил около парка, бегал, делал зарядку и гулял там по выходным, а дом Близнецова, где жил Агент, был рядом, и они часто встречались.
Политолог излучал незнакомую ему мрачноватую энергию стоика, что завораживало.
Вы хотите изменить мир, говорил он, приседая с вытянутыми руками. Да, естественная борьба за лучшее это предопределено природой всему живому. Но идеального мира не будет.
Агент колебался.
У вас ощущается надрыв психических сил из-за ненормальной жизни. Постоянные тряски и тревога за будущее изнашивают организм. И может дойти до полной усталости.
Вы видите другой путь?
Тот перешел на спортивный шаг. Агент тоже ускорился.
По-настоящему заряд бодрости может давать только творческое состояние, приносящее радость.
Он не мог высказать то, что политолог не способен понять внутри своего мира. Они перешли на обычный шаг, и вскоре присели на скамейку.