Застенчивая улыбка, сентиментальный немножечко стиль Тонкая изысканность черт в сочетании с книжкой «Манон Леско» худлитовского издания, которую она читает невнимательно. Ей пойдет моя белая роза. И ко всей ситуации этой пойдет, если розу я ей подарю
А почему вы не скажете, что хотите со мной просто побаловаться? Ну, что вы замялись? Ведь так! Так я же вижу Нет-нет, все понятно, но вы мне все-таки скажите: хотите вы меня или нет? И никаких «предположим» хотите? Конечно, хотите. Интересно получается, да?
Вообще-то мы любим поговорить и умеем, но стоит только нам открыть рот там, где ситуация капельку не ординарна, не укладывается в наши провинциальные представления, как вместо естественных слов из нас раздается какое-то тявканье, карканье, или мычание. Эта Илюш, я тебе не надо зачем? отец должен предохранять сына от всего вредного и опасного. Он живет в моем горле, в гландах, на контрольно-пропускном пункте организма. Он бережет организм от всякой инфекции. Правда, у него свои представления о вредном: все, с чем он никогда не встречался, нельзя. А преступишь накажет болезнью. Такой идеолог.
О, стерва Манон, и вместо духов благоухает вишневой эссенцией. Людмила Петкова измерила Илью каннибальским взглядом с ног до головы и осталась довольна произведенным эффектом. Парень стоит, как кол, задыхается броненосец под всеми парами и мямлит: вот, мол, как бы, а?..
Нет, я не любительница слишком потентных мужчин, они утомляют. Не надо! Вот мы с моим мужем всегда делали так. Смотрим, например, телевизор ага, ритмическая гимнастика Мы быстренько трах-трах-трах-трах! и опять сидим смотрим. Потом еще что-нибудь И еще я люблю, чтоб стояли вокруг зеркала Не трогай меня не люблю. Ты очень порочный. У тебя есть такое в глазах я замираю, в них глядя. Ты мог бы мне сделать такое, о чем я все время мечтаю, но не решаюсь попробовать Все! Ну артист, вообще руки прочь А какие мужчины любили меня! И что самое интересное я делаю их импотентами. Они пристают ко мне, просят, но я их мучаю, и в конце концов они уже ничего не могут. И даже вообще не хотят. Приготовься.
ТВОЯ МАМОЧКА ТОБОЮ ДОВОЛЬНА
Ну как не позавидовать стрекозам, которые спариваются на лету? Мы ведем наш репортаж из кроны столетнего дуба. Здесь, подвесившись на веревках и блоках, сопряжены высоко средь ветвей Людмила Петкова с Илюшей Слепневым. Хэппининг в полном разгаре. Люда воображает себя змеею ужасно шипит. Илья понимает, что он только кролик, но отчасти царит в эластической пасти удава. Верх блаженства. Она словно теплое море ферментов, вконец разлагает. Он эротичнейший малый и очень старается. Так когда-то, наивный мальчонка с пионерскими кострами в бексайте, он таскал и таскал металлолом на школьный двор
Уже и вечер, и все разошлись по домам, а он все таскает. На благо общества. Он один никто не узнает, не похвалит. Втайне он продолжает свой труд, свой маленький подвиг на общее благо. Да, но в сознании тайного вклада есть своя прелесть. Ты ненормальный, говорила мать, когда он, бывало, уже в темноте возвращался домой. Но была не в силах скрыть своего удовольствия.
Стыдно жить в роскоши и не трудиться, когда люди кругом живут плохо. Так понимает Илья Слепнев моральную проблематику любимого им Льва Толстого. А живет, в общем, сносно, хотя не может прокормить даже себя, не говоря уж о своей семье. Он живет за ее счет, как Толстой жил за счет своего имения. Он тунеядец, и ему очень стыдно до гримас на лице перед теми, кто сам себя кормит. Стыдно даже перед теми, кто погиб на сооружении египетских пирамид. Они корячились, камни таскали. И бесплатно. А он получает деньги за то, что сторожит медпункт в одном учреждении семьдесят рублей в месяц. Если б отец только знал! Да, от того, что я делаю, отечеству нет никакой пользы. Правильно. Но мне-то хоть, по крайней мере, стыдно, что это так. Я хочу ее приносить. Всей душой жажду. Я воспитан этим проклятым отечеством так, что, когда вы вновь доподличаетесь до того, что приведете врага под Москву, я возьму этот ваш несчастный фаустпатрон, который к тому же еще, говорят, не стреляет, и лягу там, где мне скажут. И довольно с вас. Я не могу даже поступить иначе. Это во мне сидит, как болезнь Понимаете? И оставьте меня! А пока мне, конечно же, стыдно, что я даром ем хлеб и не вкалываю на Колыме. Правильно нам хлеба не надо, работу давай, нам солнца не надо Когда ж, наконец, вы уйдете и оставите нас здесь в покое? Дай Бог, чтобы кто-то додумался, чтобы вам оставили ваши кормушки; под строжайшим условием, что вы ничего не будете делать вредить, ставить палки в колеса. Не допускать вас ни к чему
ВЫ ПРОСЛУШАЛИ ВОПЛЬ УГНЕТЕННОЙ В ПУСТЫНЕ ТВАРИ
Ты чего-то такой беспокойный, Илюш? Тебе кто-то обидел? Не надо. Ты плохо кушаешь. Можа недосолена? Ну а хлеб ты не возьмешь? Без хлеба ешь? У, ты какой хороший Едок! Да-а Андропов, кажется, мне, половчея бы был Конечно построже. Какая температура сегодня? Так двадцать двадцать три. Будет жарче. Илья! Ты мене совсем не жалеешь. Иди поцелуй своего папу. (Всхлип.) Твой папа так много пережил Я ничего для тебе плохого не сделал. Почему ты не пишешь? Пиши мне, Илюша, не оставляй мене. Как мне одиноко, как я скучаю за тобой Ты еще узнаешь, как сладко быть одному, когда сын подрастет и тебе бросит.
Так вы, уважаемый папа, хотите Илью контролировать? Хотите, чтоб он раз в неделю писал вам письмо? Хоть какое-нибудь, хоть формальное: жив-здоров. Очень хорошо. Замечательно. Только почему вы не можете скрыть свое чувство глубокого удовлетворения, когда Илья нездоров?.. О, ни слова все ясно: я вижу, как глаза ваши полнят перлы страдания. Абсолютно такие же, как помните? нет? а я вот запомнил ваши глаза, когда Илья сломал себе руку, пойдя в первый класс. Вы точно так же смотрели тогда куда-то вдаль своими пьяными зенками. Как будто говорили кому-то там, за горизонтом: вот видишь, я это предвидел. Еще бы!
Раньше Илюша скрывал от отца свое нездоровье, а теперь вот стал его радовать Получилось нечаянно. Отец говорит: ты пиши в открытке, мол, жив и здоров, а больше ничего и не надо. А мне эта сухость претит. Я не пишу по полгода, а потом, оправдываю свое молчание тем, что болел, хоть и не болел даже вовсе. Придумываю подробности И отцу уже есть, чем отвечать: очень огорчен, что ты так сильно болен. Это плохо. Брат твой тоже по-прежнему все «резвится», то есть все продолжает пить в том же духе. Как ты теперь себе чувствуешь? Уже лучше, но приехать пока не могу, боюсь осложнения. Ну приедь, как оправишься. Непременно
Да, не всегда и поймешь эти слепневские штучки. Но вернемся на дерево.
И РАД БЕЖАТЬ, ДА НЕКУДА УЖАСНО
За измену жене приходится слишком жестоко расплачиваться. Уже помогая слезать Люде с дерева, Илья ощутил разочарование и пустоту. Кошка драная! Мерзость какая-то, как я мог с ней Это, наверное, совесть запустила свой ядовитый зуб в его душу и начала методично точить появился озноб. Конечно, никто не видал наших вольных упражнений в дубовой листве, а если бы даже и видели что же тут страшного. В толпе, как в лесу не донесут. И дело такое житейское Но как-то все же немного неловко. А тут еще явственный голос в вечерней прохладе: Илюша, где ты?
Ах, стоило ли и бежать из родного захолустья, если голос оттуда легко долетает ко мне!? Вот я, здесь! Я убоялся, потому что я наг, и скрылся Кто сказал тебе, что ты наг. Да, кажется, Полька, сестра. Вот змеюка, ей Богу. Эта Ну, эта
В последнее время я стал замечать, что, разговаривая с женой, например, или с сыном, иногда когда очень волнуюсь, хочу убедить их в своей правоте, а им это как об стенку горох, иногда в таких случаях я вдруг как бы заговариваюсь. Забываю слова. Остановишься, силясь что-то сказать: эта, ну И вдруг в образовавшийся пустой промежуток вклинивается косноязычие отца целые блоки, фразы и поговорки из детства. Ух ты цаца какая, барчук Но гад!!! ты у мене будешь бедный И вот, продолжая вещать, удивляешься вчуже откуда. И вдруг видишь себя как отца, ощущаешь отца в себе и раздражаешься, вспоминая, как были нелепы когда-то эти бесполезные откровения рыбьего рта. И, волнуясь все больше и больше, не находя своих слов, продолжаешь: а что ему?.. Он не знает как все достается И, не можа в аффекте своем выразить чувства словами, хрясть по морде!