Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Обратимся к оригиналу, написанному Сергеем Аксаковым (отцом всех славянофилов) для своей «Семейной хроники». Чудище у него живет не совсем в лесу, а в чудесном дворце средь прекрасного сада. В светлом будущем, как его понимали наши отцы и деды. Короче на выставке достижений народного хозяйства. Ходит наивный купец-посетитель и удивляется почему «хозяина нет»? Нет, хозяин-то есть, но он невидим и страшен. И подумал в те поры купец про себя: все хорошо, да есть нечего. Надо бы Протянул дедушка Абрам руку к цветочку и, как говорится фюить Он оказался в тысяче верстах от своего дома, своих привычек, своих друзей, от цивилизации. Опять среди бандитизма, но лишенный реальных орудий борьбы.
Впрочем, избежал ведь лютой смерти. Ибо имел добрую дочь, которая, как и он, свято верила, что чудовище с выставки есть не чудовище вовсе, но прекраснейший заколдованный временно принц, который нас всех и поит, и кормит, и одевает, и развлекает. А мы без него никуда. Надо только его очень любить и в него очень верить Рано или поздно оно обернется добрым молодцем и вернет репрессированного отца. Так и вышло чудище реабилитировало отца и объявило, что скоро все будут жить при ВДНХ. Не прейдет род сей, как все это будет.
ТОВАРИЩИ, ОПОМНИТЕСЬ
Чудовища очень жалко. Дочь купца его потому и полюбила заочно, что оно такое жалкое. Русские женщины всегда любят только очень жалких. Я Прошку тоже любила потому, что он был очень уж жалкий. Нет, он был, конечно, хе-хе. Поэт и красавец. Но все же такой несчастный и глухой, и пьяница
Когда дяде Прокопу было шесть лет, он принес домой с улицы забавную расшифровку аббревиатуры «торгсин». Он сказал отцу с матерью: товарищи, опомнитесь, Россия гибнет, Сталин измучил народ. Уж кто-кто, а чекист Георг Спрогис хорошо знал, к чему может привести подобный лепет из уст младенца. И он взял хорошую хворостину и с методической деловитостью профессионала, как будто допрашивал взрослого, до такой степени бил Прошку, что от напряженного крика: папочка, больше не надо, я уже не могу, тот порвал себе барабанные перепонки.
Фаина символ взаимоотношений ее глухого меднолобого отца и ее матери, всю жизнь пребывающей в ожидании превращения безобразного чудовища в прекрасного принца. Их взаимоотношения отражаются на лице дочери, читаются в ее осанке, походке, словах. Дядя Прокоп в ней чудовищно глух ко всему и по глупости воображает себя пупком мира. А Марата Абрамовна до сих пор никак не может до него докричаться, разбудить в нем прекрасного принца. Вот он снимает свой слуховой аппарат теперь она может начать взывать к нему Кто это плачет, Сань? Никто не плачет, это бабушка разговаривает с дедушкой. Интонации все визгливей, поза все патетичней, а дядя Прокоп не слышит, не слушает. Кажется еще минута, и она упадет, забьется с пеной у рта. Речь всего лишь о том, что она сегодня купила в магазине: яйца, сметану, хлеб, манку Так чего же вы плачете? Я не плачу какой ты противный, я рассказываю, что принесла. Она токует, она тоже глуха, как это меднолобое чудовище, которое, кстати, уже успело уснуть, укрывшись газетой. С кем это мама там разговаривает? спрашивали у маленькой Фанечки в детстве. Не знаю, наверно, со мной, уроки мне объясняет.
Увлекшись своим токованием, Марата и теперь иногда не замечает, что плачет о купленных яйцах, сметане и хлебе в пустоту. Дядя Прошка уснул, Илья вышел из комнаты, Санька давно привык не обращать на ее разговоры внимания. Но она навзрыд вещает в пространство, и только кот, пожалуй, еще поводит ухом на особо пронзительных нотах. Кошки, как известно, особо чувствительны именно к интонациям. А интонации зовы заветных глубин, обращенные к замаскированным смыслам текущих событий. Проснись, спящее чудище, открой свои дикие вежды, я люблю тебя как жениха желанного. Пусть ты пока безобразно, вонюче и пьяно, а все же я вижу за жесткой корой, за всем, так сказать, тарарамом и криком красоту неземную
Да, конечно, не всякий увидит в семейном скандале, в безобразии, ярости, склоке, убийствах, разрухе, эпилепсии, лжи и коррупции небесный идеал. Чтобы увидеть в отвратительной пьяной харе лик небесный, нужны глаза даже не платоновские, которыми видят стольность в столе. Нужна Эдипова слепота. Нужен светлый взгляд деда Абрама, чтобы увидеть в коридоре коммунальной квартиры коммунизм, отблеск Царства Небесного. И Марата зовет его жалобным криком, пробуждает отца, он пробуждается в ней, чтобы построить из нашей семьи коммунальную свару, чтобы упиться деянием праведных дел я все делаю, делаю: в магазин сходила, молока и манки купила, сейчас буду кашу варить. Дорога в чудищин сад вымощена добрыми намерениями. Кот уже раньше всех обо всем догадался ходит, мурлычет, орет Скоро, скоро начнется вызывание мертвых из ада, скоро призраки предков толпою наполнят весь дом Пока разговор о продуктах, но интонации, вопли и плач по ушедшим все говорит о другом Кот возбужден и отправляется писать в Илюшин сапог. Желтоглазое чудище расставляет декорации. Сейчас начнется козлиная драма.
КОЗЛЕНОК, ВАРИМЫЙ В МОЛОКЕ СВОЕЙ МАТЕРИ
Трагедия в трех действиях
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Явление первое
Сцена представляет собой комнату Ильи, где он сидит и читает «Войну и мир». За сценой слышится голос Мараты Абрамовны, драматизирующей ситуацию.
МАРАТА. Ты чего, кот? Этот тоже орет чего-то Ты чего, кот? Дала ему сегодня целую камбалушку недоволен. Сань, брось спички, помой руки. Обязательно берет то, что ему не нужно. Я не разрешаю! Боже мой, покажи руки Открой. Открой дверь, я все равно сумею ее открыть. Не слушается. Я не могу. Уйди, ты видишь, у меня здесь тарарам какой? Кот, ты что орешь? Иду в туалет
(Слышен звук льющейся воды и телефонный разговор Фаины.)
ФАИНА. у меня в гостях были бабушка Ревекка, бабушка Хая и дед Абрам. Я им примеряла фартуки. Сначала примерила Риве она обиделась, сказала, что фартук не нравится ей. Я оглянулась на дедушку и поняла, что очень на него похожа. Особенно лбом. Только нос у него капельку уже. Я подвела его к зеркалу, говорю: посмотри, мол. А он в зеркало совершенно не может смотреть. Смотрит, правда, но я прямо чувствую, как ему трудно. Весь лоб у него покрылся испариной Я держу его, а он вырывается
МАРАТА. Фаина, куда ты дела словарь?
ФАИНА (в трубку). Подожди, Свет, я сейчас. (К матери) Мама, ты просто привыкла в сральнике жить. Уберешь ей, и начинается.
МАРАТА. Да что ж это такое? Не смей бу-бу-бу Я убираю. Я просто бу-бу-бу
ФАИНА. Отстань от меня. Иди Илью спрашивай, где словарь потеряла. Ей убирают, и ей же не нравится. Вместо того чтобы быть благодарной
МАРАТА. Бессовестные, я все бу-бу-бу, Санька, хе-хе-хе-хе. Бу-бу.
Явление второе
(Входит Марата.)
МАРАТА. Илья, где словарь?
ИЛЬЯ. Да зачем вам словарь?
МАРАТА. Просто я убирала и не нашла.
ИЛЬЯ. Вот он у меня. Мне нужен.
(Марата выходит, оставив дверь открытой.)
МАРАТА (за сценой). Бу-бу-бу (интонации плача).
ИЛЬЯ. А дверь кто будет закрывать? (встает, закрывает дверь).
Явление третье
(Входит Марата.)
МАРАТА. Что?
ИЛЬЯ. Ничего. Дверь не закрыли.
МАРАТА. А! хе-хе-хе. Она была закрыта
(Выходит, прикрывая дверь, но оставляет изрядную щель.)
ИЛЬЯ (один). Мать твою
МАРАТА (за сценой). Бу-бу-бу-бу
ИЛЬЯ (встает, прихлопывает дверь, произносит патетический монолог). Лев Толстой говорит, что старикам для лучшего пищеварения нужно обидеться. Вот и Марата ходит ищет повода для выделения пищеварительного сока. Слезы переваривают обиду. О, это лакомая приправа для всякой пищи гнильца. Любовь к ней идет из бездны веков притеснений
Явление четвертое
(Входит Марата.)
МАРАТА. Скоро обедать.
ИЛЬЯ. Я знаю.